— О, Сир, этот Орден очень древний, загадочный и могущественный. Им, по слухам, управляют и руководят колдуны. Если перед нами был действительно Второй Магистр, то Вы понимаете, какой силой они обладают. Резиденция Ордена находится на одном из больших скалистых островов на юго-востоке от Первого Острова. Там сооружена мощная и неприступная крепость. Сам Орден зародился давным-давно, во времена великих войн с пиратами. Сейчас Орден живет сам по себе своей жизнью, никому не подчиняется, ни в какие конфликты не ввязывается, с Королями не ссорится, везде и всегда соблюдает нейтралитет. У него неплохой флот, который, по слухам, успешно плавает по всему океану. Как это всё ему удаётся, какие тайны он хранит, какими возможностями располагает, — одному Богу известно.
— А что собой представляют члены Ордена, видели ли вы кого-либо из них в обычной жизни? — спросил я. — Кстати, вы недавно упоминали о каких-то приёмах.
— Да, видел и даже, как говорил ранее, знаком с некоторыми его членами. Ребята они суровые, не разговорчивые, не болтливые, но в общении приятные, вежливые, тактичные, благочинные, не задиристые.
— Странно, странно… — задумчиво произнёс я. — С таким-то могуществом, да не поддаться соблазну господства над Островами? С другой стороны, имеется серьёзная сдерживающая сила — КОРОЛИ и АНТРЫ. С нами, КОРОЛЯМИ, я подозреваю справиться можно, но вот как быть с Псами? Одного из них мы уже посмотрели в деле. Если эти бестии действительно неуязвимы и непобедимы, то бороться с ними не имеет смысла. Я не думаю, что в Ордене есть колдуны. Имеется, видимо, какая-то верхушка, узкий круг умных и просвещённых людей, так сказать, избранных, обладающих определёнными знаниями. То, что мы сегодня видели, не колдовство, я в этом почему-то совершенно и полностью уверен. Как объяснить происшедшее? Пока не знаю. Со временем всё выясним и поймём. Дайте время, БАРОН, дайте время, и все тайны мира будут нашими! Готовьте для них мешки и сундуки! Скоро они будут полны до краёв, лишь бы только их хватило!
Я пришпорил коня и быстро понёсся по направлению к повозкам и каретам, искоса поглядывая на потускневшее мрачное небо. Следом тяжело поскакал БАРОН. У кареты меня ждала ГРАФИНЯ. Она выглядела крайне растерянно.
— Что это было, Сир? Такое я вижу в первый раз. Какая-то магия, настоящее колдовство. Но я во всё это принципиально не верю, вернее, не верила до сих пор! Теперь не знаю, что и думать. Странно всё это, непонятно.
— Ах, вы моя милая материалистка! Я тоже не верю, но что же делать, иногда приходиться менять своё мнение, или, вернее, корректировать его. И вообще, как кто-то, когда-то и где-то сказал: «Не меняют своего мнения только дураки и покойники!» Ладно, поехали дальше, дорогая моя, пора уже встретиться с вашим дядей. Что-то неспокойно у меня на душе. Ох, как неспокойно!
Мы продолжили свой путь. Я, задумавшись, некоторое время ехал вместе с притихшим БАРОНОМ в арьергарде, затем вернулся к карете. Забравшись в неё, я увидел, что ГРАФИНЯ была не одна. Рядом сидел ПОЭТ и, томно воздев очи к небу, декламировал какое-то своё очередное творение. При моем появлении он прервал чтение стихов, лёгким и почти незаметным движением несколько увеличил расстояние, отделявшее его на сиденье от девушки.
— Сударь, извините, что я вас прервал, — устало произнёс я. — Не изволите ли прочитать стихотворение сначала, оно кажется мне любопытным.
— Конечно, конечно, Сир, — поспешно ответил ПОЭТ. — Это произведение было написано мною, не поверите, на бумажной салфетке, всего за несколько минут, на давнем-давнем безумном пиру, в далёком-далёком осеннем городе. Оно посвящено одной прекрасной женщине, которую я очень сильно любил. Мы расстались, но отголоски той любви до сих пор живут в моём сердце. Я всё время вспоминаю ту даму, страдаю от разлуки с нею и поныне…
Я раздражённо и нервно поморщился, но в уголках прекрасных глаз ГРАФИНИ появились маленькие слезинки.
— А почему вы расстались с такой великолепной дамой? Ну, жили бы с нею в счастье и любви, и не тужили?! Рожали бы детей, наслаждались бы каждой минутой бытия. Человек вы талантливый и разносторонний, на пропитание всегда заработаете. Что же случилось? — устало спросил я.
— Увы, моя женщина меня бросила, Сир.
— О, как! Не ожидал, не ожидал… Такой красавец, такой умница, такой талант, такой дамский угодник, и, каков, однако, финал! Печально, весьма печально… Что же послужило причиной столь странного и жестокого поступка с её стороны?
— Причины, Сир? Привыкание — этот безжалостный наждак, стирающий былые ощущения на нет… Скука — эта сука, сидящая на цепи в одном и том же месте годами… Непонимание того, что было раньше совершенно очевидным, понимание того, что раньше было волнующей загадкой… Ну, а если говорить честно, то вёл я себя, как полный идиот! Был эгоистичен, самовлюблён, временами скуп, неуравновешен, неверен. Пил много. Потерять такую женщину! Так мне и надо, Сир! — ПОЭТ в отчаянии схватился за голову. — Кретин, идиот конченный!
— Ну вот, — это же совершенно другое дело! — весело воскликнул я. — Чувствую голос не юноши, а мужа! Честно, откровенно, как на духу! Молодец. В утешение могу сказать, что по земле ходят целые табуны таких же идиотов, как и вы, а один из них сейчас сидит перед вами.
ГРАФИНЯ и ПОЭТ после этих слов поражённо и потрясённо уставились на меня. Так, очевидно, смотрят на бриллиант, который при тщательном изучении оказался всего лишь искусно обработанным стеклом. В карете воцарилась глубокая тишина, если её можно было назвать таковой. Она, помимо нашей воли, как густое, сладкое, крепкое и терпкое вино разбавлялась лёгким пением птиц за окном, невесомым свистом ветра, размеренным цоканьем копыт, невнятными голосами людей, мягким храпом лошадей и тревожным биением наших неспокойных сердец.
— Ну, взбодритесь же, друзья мои! Мне бы ваши годы! — бодро и жизнерадостно начал, было, я, но вовремя остановился.
О чём это я? Мне, Бессмертному, рассуждать об их годах? Нехорошо как-то, неэтично. Кстати, а сколько мне лет?
Мои спутники, кажется, не обратили никакого внимания на сей неудачный пассаж. Сидели они неподвижно с печальными лицами, смотрели в окна кареты такими отрешёнными и пустыми глазами, что мне стало как-то не по себе. Да, народ необходимо взбодрить.
— Уважаемый ПОЭТ! — весело гаркнул я. — Не изволите ли прочитать нам своё только что упомянутое творение? Если оно мне понравится, а это бывает крайне редко, я вас вознагражу. Если нет — казню.
ПОЭТ встрепенулся, заметно побледнел, занервничал. ГРАФИНЯ возмущенно фыркнула:
