чувство, которое не покидает его в обществе маленькой птички, и есть то самое, о котором столько говорено и написано?
Итан усмехнулся и заставил себя продолжить путь. Даже если все это так, то… Ничего нет в этом плохого. Неожиданно и странно, конечно, вообще в его ситуации с интересом смотреть на женщину — после тех представлений, что приходило устраивать для королевы — но с другой стороны, он вполне здоровый, и даже сохранивший душевное здоровье мужчина. Отчего бы и нет?
Он поймал себя на том, что улыбается. Не далее, чем утром вдохновенно пообещал Вельмине, что не прикоснется. А сейчас мысли плывут совсем в ином направлении, почему-то вспоминается, как держал ее за руку, и это ощущение тонких нежных пальчиков в собственных, и сердце срывается в бег.
Впрочем, он сдержит обещание: выбор у птички будет. Обязательно.
В обеденном зале было тихо и пусто: завтрак давно закончился, до обеда еще оставалось время. Столы — большие, из потемневшего от времени дуба, пустовали. На одном из них белела стопка чистых скатертей. Итан заглянул на кухню, застал там повара, который подремывал в кресле, держа на коленях откормленного полосатого кота. Парнишка лет двенадцати уныло возился в тазу с мыльной водой, выуживая оттуда чистые тарелки. Он сидел на корточках спиной к Итану, потому не заметил.
Итан не удержался, шагнул вперед и погладил кота. Тот грозно мявкнул и соскочил на пол. Повар проснулся.
Через полчаса Итан вернулся в номер, неся перед собой тяжело груженый поднос. Он и сам не знал, откуда это желание — отнести обед собственноручно. Живо представил себе, как загорятся радостью карие глаза Вельмины, как она будет поднимать керамические крышки, чтоб заглянуть в пышущие жаром горшочки, и как будет улыбаться. У нее ведь очень красивая улыбка, жаль только, что редко появляется. А если и появится — блеснет, словно солнечный луч сквозь облака — и снова исчезнет, и снова это смущенное и даже пугливое выражение на смуглом лице.
Итан ногой толкнул дверь, шагнул через порог и… замер.
Потому что Вельмина тихо посапывала на кровати, свернувшись клубочком и прижимая к груди сумку с золотом де Триолей.
Итан крадучись дошел до бюро, поставил поднос, а сам вернулся, тихо прикрыл дверь и задвинул щеколду. Снова посмотрел на спящую Вельмину: локоны рассыпались по подушке, обрамляя нежное лицо подобием темной короны. Вельмина спала на боку, и на фоне темно-каштановых волос ее профиль казался словно изваянным из песчаника. Строгий, аристократичный профиль. И невероятный, будоражащий воображение изгиб полных губ.
Стараясь, чтобы кровать не скрипнула, Итан лег на свободное место, тоже на бок, и долго рассматривал спящую Вельмину. Потом не удержался, протянул руку и легонько погладил ее по скуле. Вельмина казалась ему чистой и светлой, а сам он чувствовал себя невероятно грязным чудовищем. Впрочем, он и был чудовищем, у которого руки по локоть в крови, и с этим ничего не поделаешь.
«У тебя будет выбор, которого не оставили мне», — подумал Итан.
Затем поднялся и, усилием воли разогнав все эти бесполезные мысли, принялся за еду. Горшочки с жарким успели слегка остыть, но так было даже лучше: он грел ладони о круглые глиняные бока, наслаждался вкусом мяса, которое таяло во рту, и думал о том, что никогда не ел ничего вкуснее. Покончив с блюдом, Итан плеснул в высокий стакан соломенно-желтого вина, откинулся на спинку стула и задумался о делах насущных. Ему ведь предстояло очень много дел в Ларгосе.
Во-первых, им с Вельминой было жизненно необходимо разжиться документами по образцу тех, что имелись у аривьенцев.
Во-вторых, можно оставаться в гостинице, но можно и снять скромную квартиру — исключительно, чтоб не быть мишенью для любопытных глаз хозяина гостиницы и тех, кто на него работал.
И, наконец, в-третьих — нужно было, не привлекая к своей особе излишнего внимания, все-таки разузнать, что за мальчика похитили Боги ведают сколько лет назад.
В том, что тот дворец принадлежал королю Аривьена, Итан не был уверен: его воспоминания казались слишком размытыми. Более того, уж он-то точно знал, что в детстве все кажется намного лучше, чем есть на самом деле: его могли украсть из любого богатого дома, коих в Ларгосе, внутри Золотого Пояса, предостаточно. А печать под кожей… Что ж, возможно, высокородным подданным Аривьена их ставят во младенчестве.
Он покосился на спящую Вельмину. Она была такой соблазнительно-хорошенькой, что Итан был готов по рукам себе надавать, прежде чем сграбастать ее в охапку и куда-нибудь утащить. Превращения в дракона не проходят бесследно, сущность жадного до сокровищ зверя оседает пылью в душе — и, верно, отсюда это желание, утащить, украсть то, что нравится…
«Ты будешь вести себя душкой, — напомнил себе Итан, — и помни о том, что хотел оставить ей выбор».
Ругнувшись про себя, он вышел из комнаты, все-таки запер Вельмину снаружи и пошел прочь из гостиницы. Дела сами себя не сделают, уж в этом он был уверен.
***
Столица Аривьена, Ларгос, был заложен ещё в те времена, когда не было ни самоходных повозоκ, ни развитой алхимии, ни каллиграфии. Μагия принадлежала хмурым шептунам, которые использовали слово, мысль и жест, чтобы обрести власть над скрытыми потоками силы. И, κак и полагается городу весьма старому, брал он начало на холме, от древнего замка Лар-Гоос, что в переводе с наречия первых племен значило «Спящий Змей».
Дальше, начиная практичесκи от стен замκа, вниз по склонам холма сползали κаменные дома, разделенные узκими улочками. Дома были κрыты серебристо-серой черепицей, а потом издалека это было похоже на то, как в горах тает снег, и белая целина оказывается разбита сотнями журчащих ручьев. У подножия холма расположилась главная рыночная площадь города, по периметру украшенная семью статуями королей Ларгоса — самых первых, среди которых и основатель Ларгоса, имя которого не дошло до нынешних времен по очень простой причине: имя скрывалось, потому что маг-шептун мог проклясть. И, начинаясь здесь же, от рыночной площади, охватывал город золотой пояс: по приказу кого-то из королей дома, построенные вокруг замкового холма, должны были быть крыты золочеными крышами. Понятное дело, что с годами золото сняли, но традиция есть традиция, и поверх деревянных балок легли блестящие латунные листы, вскрытые специальным алхимическим раствором, чтоб не тускнели.
Все это Итан знал из книг. Но теперь, когда он медленно шагал в сторону рыночной площади, рукописные строки старых фолиантов казались душными и пресными. Город расстилался перед ним, живой, трепещущий, наполненный тысячами историй
