Люди очень долго ждали справедливости. И пришел драконоборец, который принес ее и дал им вместе с драконьими головами.
– Фро Финниган? Чью голову вы выбираете?
Джемма обернулась – Финниган с усилием отцепил от себя сына, который хватался за его одежду. Казалось, широко раскрытые глаза мальчика готовы были вывалиться из орбит. Дракон оттолкнул ребенка – тот споткнулся, упал, заскользив по паркету к плахе, и Джемма услышала, как мальчик скулит: тонко, обреченно, словно замерзающий щенок.
– Забирайте его. У меня есть еще дети, – равнодушно ответил Финниган. – И вообще, я хочу жить.
Семеониди удивленно покачал головой. Джемма вспомнила, что пару лет назад в газетах писали о том, что у фармацевтического короля родилась дочь. Впрочем, Андреа тоже выглядел искренне удивленным таким поворотом. Он прошел к мальчику, помог ему подняться и заботливым, очень искренним жестом провел ладонью по его лицу, стирая слезы.
– Ну будет, будет, – негромко произнес он. – Не плачь. Все хорошо.
Финниган качнулся. Почти как наяву Джемма увидела, как от его рук, ног, головы утекают нити – кукловод взял в руки марионетку и повел ее к окну. Мальчик дрожал всем телом, словно его скрутило тяжелой простудой.
– Не смотри туда, – прошептал Гилберт, но Джемма не могла не смотреть.
Огромный темно-зеленый ящер взмыл над городом. Небо гудело от мощных взмахов драконьих крыльев, и пламя, которое расцветало алыми лепестками в драконьей груди, расплескивалось, словно кипяток из забытого на огне чайника.
Дракон захлебывался огнем и не мог его остановить. Мальчик смотрел в окно, и в его безжизненных глазах отражалась тень умирающего отца. Того, кто предал.
Гилберт глубоко вздохнул, и над его головой поднялась одинокая искра. Кто-то из дракониц беспомощно разрыдался. Финниган в небе уже не мог справиться со своим огнем – пламя охватывало его, раздирая на части, рыжие ленты текли по крыльям, туловищу и хвосту, но дракон все еще пытался лететь. Все еще пробовал уйти от своей смерти.
– Достаточно, – глухо произнес Сальцхофф. – Умри.
И Финниган полетел вниз ревущей золотой кометой. Ошметки плоти падали на столицу, и это было так похоже на салют, что Джемма едва не рассмеялась. В голове стучали тысячи молоточков, она вытирала слезы, и губы кривились в улыбке, потому что стало ясно, что будет потом.
– У озера, да? – негромко уточнил Семеониди. Он сейчас выглядел, как ребенок, который получил желанный подарок на новый год. Андреа кивнул.
– Да. Пожара не будет. Фро Сомерсет?
Гилберт вздрогнул, и его взгляд сделался темным и мутным, направленным куда-то в глубину души. Джемма стиснула его руку так, что пальцы заболели, но он как-то очень легко освободился и сделал несколько шагов к плахе. Сальцхофф смотрел со странной смесью сочувствия и ненависти, и Джемма вдруг вспомнила – Игорь вводит ее в свой дом, и за этим следует первый удар.
Рыцарь должен победить чудовище и забрать деву. Она ждала рыцаря, и он пришел.
– У вас очень маленький дом, фро Сомерсет, – с искренним теплом произнес Андреа. – Так что и выбора тут нет. Я, конечно, люблю работать с профессионалами, но…
– Гил… – выдохнула Джемма, беспомощно понимая, что она ничего не сможет сделать. Лавину, которая смяла весь мир, не остановить – это было липкое, невыносимое ощущение. – Гил!
Гилберт кивнул и легко запрыгнул на подоконник.
“Обернись, – подумала Джемма, захлебываясь слезами, – обернись, пожалуйста, я люблю тебя, я хочу на тебя посмотреть! В последний раз, Гил, пожалуйста!”
Он не обернулся. Рванул в небо – должно быть, отчаянно пытался подняться как можно выше, к звездам, туда, где чужая воля больше не будет иметь над ним власти. Туда, где он снова станет тем Гилбертом, который однажды сказал драконьей доле, что ей больше нечего бояться, и что все будет хорошо, обязательно будет!
– Гил… – прошептала Джемма. Она видела, как дракон летит все выше и выше, как его внутреннее пламя медленно распускается в груди и…
Она бросилась к Сальцхоффу – вцепилась в лацканы его пиджака, привлекая драконоборца к себе. Это было трудно – Джемме казалось, что она пытается своротить гору.
“Гил, держись. Сражайся, я очень тебя прошу. Держись”.
У поцелуя был вкус огня и крови. Джемма целовала Андреа, словно в последний раз в жизни – обжигающе, искренне, горячо, так, как целуют любимого, так, как они целовались в тот день в офисе, и кассета в плеере в ее брошенной сумочке сохранила все, что случилось потом, все, что вытеснила ее память под воздействием, все, что больше не имело смысла…
Они целовались отчаянно и свободно, как школьники, сбежавшие с уроков. Джемме казалось, что пошел дождь – тот самый, о котором пели “Пацаны”. От Андреа веяло смертью и пламенем, но там, за броней и ненавистью драконоборца, он был живым, искренним, любящим. Он был настоящим – и это настоящее вышло вперед, и дракон в поднебесье вдруг понял, что чужая воля больше над ним не властна.
Сейчас, в эту минуту, Андреа забыл обо всем – о залитом кровью зале, о драконе в небе, который взмахивал крыльями, улетая от столицы, освободившись от морока.
Он отвлекся.
Он выбросил из головы и драконов, и свою ненависть.
Потом он тоже освободился. Мягко отстранив от себя Джемму, Сальцхофф растерянно провел ладонью по щеке, и Джемма увидела брызги крови на его лице и светлых волосах.
– Убирайся отсюда, – едва слышно произнес он – все живое, что было в нем, снова ушло в глубины души, скрылось за усталой, привычной ненавистью. Джемме вдруг подумалось, что вряд ли Андреа Сальцхофф доживет до конца своего президентского срока. Нет, его не убьют драконы, мстя за погибших сородичей – они будут напуганы так, что мстить будет некому.
Он просто не выдержит пламени, которое разъедает его душу.
– Уходи, Джейм, – сказал Сальцхофф. – Ладно, Бог с вами обоими. Живите, но не попадайтесь мне на глаза, никогда.
Джемма не запомнила, как вышла из зала, как успела подхватить брошенную сумочку с кассетой с пола – просто вдруг поняла, что один из помощников Сальцхоффа выводит ее из дворца в толпу ликующего люда.
“Праздник, – подумала Джемма и только сейчас, медленно идя мимо восторженных горожан, мимо значков и флагов, мимо горя и счастья, поняла, что победила. Гилберт был жив – все остальное больше не имело значения. – Господи, у меня сегодня праздник”.
***
– Вот кто добился того, чего хотел. Сибилла хотела стать женой дракона и стала ей.
Гилберт усмехнулся и кивнул. Неделю назад они с Джеммой получили приглашение на свадьбу Максимилиана Шелла и Сибиллы Бувье. Лишившись Стивена и пройдя через национализацию бизнеса, дом Шелл утратил почти все, что имел, но вряд ли Макс огорчался по этому поводу. После освобождения и президентского помилования он очень резко поумнел: понял, что союз с людьми поможет ему выжить, и сделал предложение Сибилле, с которой его соединила какая-то ночь в клубе с продолжением в драконьей башне.
– Да, я всегда знал, что она пробивная, – заметил Гилберт. На свадебной церемонии их с Джеммой разместили во втором ряду, на местах для почетных гостей – и вот они смотрели, как Макс и Сибилла обмениваются свадебными клятвами и простенькими кольцами. Пожалуй, таких смешанных свадеб скоро будет много.
Уцелевшие драконы захотят породниться с людьми. Уцелевшие драконы всегда будут вспоминать отрубленные головы сородичей, нанизанные на пики парковых оград. Вернувшись домой в тот день, Гилберт лег на кровать лицом вниз и сказал себе, что никогда, ни при каких обстоятельствах не спросит у Джеммы, что случилось в зале и почему чужая воля вдруг убралась из его головы.
Они выжили. Они были свободны. Что еще надо?
Каждый день Гилберт ждал, что в его башне появятся неприметные люди в серых костюмах, представят нового главу издательского дома – разумеется, это будет человек, которого президент Сальцхофф выбрал лично – и спровадят Гилберта пинком по лестнице. Но этого не произошло. У драконов отбирали банки, железные дороги и верфи, драконы отдавали в казну все, что имели, и радовались, что сохранили головы, но в издательской империи Гилберта все шло по-прежнему.
