Он снова рассмеялся.
— А я думал, ты спросишь, как я тебе пригожусь.
— Вот еще, — фыркнула я. — Дружбу не покупают.
— Дружбу? — приподнял бровь он.
— Ну да. — Я сделала вид, будто не понимаю намека, даром что сердце заколотилось чаще. — Я всегда думала, что друзьями становятся потому, что вместе, ну… интересно, а не потому, что кто-то может пригодиться. Разве не так?
Он как-то очень невесело усмехнулся.
— В идеальном мире — так. В реальном к тебе будут набиваться в друзья именно потому, что ты можешь быть полезен. За редким исключением.
Я пожала плечами.
— Не знаю. Оливия, моя соседка, вчера очень мне помогла, хотя какая от меня будет польза графине?
— Оливия? — заинтересовался Родерик. — Графиня? Твоя соседка — младшая графиня Сандью?
21
— Оливия — графиня Сандью? — переспросила я, от удивления даже сбившись с шага.
Так вот кого она мне напоминала! Осанка, будто жердь проглотила. Манера держаться, овал лица — даром что госпожа Кассия носила гладкую прическу, а кудряшки Оливии, кажется, не поддавались никакой укладке. То же дружелюбие, и неважно, какое положение в обществе ты занимаешь. То же умение найти правильные слова. И вот почему Бенедикт так заискивал перед ней: мало того что она выше него по титулу, так еще и ее отец — не последнее лицо в государстве.
— Насколько я знаю, в столице графиня Оливия только одна, — ответил Родерик. — А что тебя так удивило?
— Госпожа Кассия… Графиня Сандью, — поправилась я. — Душевный практик в нашем приюте. В смысле, где я выросла.
— Надо же, как тесен мир, — протянул Родерик.
Показалось мне или это известие ему не понравилось? Но если его родители дружны с семьей Сандью, Родерик должен знать, что госпожа Кассия, в отличие от многих светских дам, занята не только домом и карьерой мужа. Впрочем, наш приют — не единственный в городе…
— А правда, что она — близкая подруга императрицы? — не удержалась я от любопытства.
— С чего ты решила, будто я могу об этом знать? — А теперь мне показалось, что в голосе Родерика промелькнула тревога. — Спроси у Оливии.
А с чего бы тебе уходить от прямого ответа? Так бы и сказал: «да», или «нет», или «не знаю». Неужели в уложении о наказаниях есть какой-то пункт, карающий за сплетни о дружеских связях императорской семьи? Так и об этом можно сказать прямо.
— Ты говорил, что твои родители — близкие друзья графа Сандью. Значит, и о его жене должны знать.
— Кажется, кто-то слишком много болтал, — с досадой произнес он. — А кто-то чересчур любопытен.
— Так это неправда? — Я снова сделала вид, будто не поняла намека.
— Что именно?
— Что ваши родители дружат?
— Правда. Но дела взрослых — это дела взрослых, с детьми их не обсуждают.
Хотела бы я посмотреть, как великовозрастное дитятко вроде Родерика отсылают прочь под предлогом «нос не дорос». Впрочем, смысл его фразы был понятен: у разных поколений разные интересы. И все же любопытство не давало мне покоя, и я не могла не спросить еще раз:
— А что графиня — подруга императрицы, правда? И, — меня осенило, — если правда, может, ты и с императорской четой знаком?
Голос взлетел чуть выше, чем нужно, и я зажала руками рот, как будто это могло остановить вылетевшие слова. Наверное, стоило бы зажать и уши, чтобы не слышать ответа.
Родерик усмехнулся.
— Как удобно носить в кармане артефакт с куполом тишины. — Он извлек из кармана голубой кристалл. — Никто не услышит, если собеседник нечаянно скажет не то. Подарить тебе такой?
Я покраснела. Наверное, я и в самом деле брякнула глупость. В самом деле, где мы, а где они. И знакомство с людьми, приближенными к императору, вовсе не означает знакомство с самим императором. И зря я заволновалась: и тех знакомств Родерика, о которых я уже знаю, достаточно, чтобы мне помнить свое место.
Но какое-то глупое упрямство снова дернуло за язык:
— Тогда чего ты так возмутился, что даже в драку полез?
Родерик пожал плечами.
— Как будто обязательно быть лично знакомым с женщиной, чтобы не хотеть слушать подобную мерзость. Или чтобы вступиться за нее.
— Никто не станет вступаться за первую встречную.
— В самом деле? — приподнял бровь он.
— А что, скажешь, нет? — В следующий миг до меня дошло. Лицо обожгло стыдом. — Прости, я… я вовсе не хотела быть неблагодарной. — Я прижала ладони к горящим щекам.
В самом деле, когда он вступился за меня перед стражником, я как раз была первой встречной. А до того… С чего бы это ловкий воришка вдруг растянулся на ровном месте?
— Погоди. Так тому парню ты помог упасть?
— Ну… — Родерик внезапно смутился. — Я. Уплотнил воздух под ногами, вор и споткнулся.
А я-то была уверена, что мне просто повезло — как везло нередко.
— Не слишком красиво было с моей стороны, учитывая разницу… да во всем. Но я подумал, что воровать все-таки нехорошо, и если уж выбирать между тем, кто из вас двоих останется вечером голодным…
«Голодным». Да это был бы конец света!
— А я вместо «спасибо» на тебя наорала, — охнула я. — Позорище-то какое!
Родерик рассмеялся.
— Я не обиделся, если ты заметила.
— Все равно. Прости меня, пожалуйста. И спасибо.
— Всегда к вашим услугам, — ухмыльнулся он. — Зато сегодня из-за меня ты осталась без завтрака, и я собираюсь компенсировать это приглашением на чай.
— Не из-за тебя, а из-за собственного любопытства. Никто не заставлял меня оставаться и глазеть, — повторила я его же собственные слова, прекрасно понимая, что увиливаю от ответа. Слишком уж хотелось поверить сердцу и согласиться. На чай и на все, что за этим последует. Ну, почти на все.
— Кажется, кое-кто в самом деле наговорил сегодня разных глупостей, — нахмурился Родерик. — И вовсе незачем их за мной повторять.
