я предъявила, был самым настоящим, тем, что мне выдали в восемнадцать лет, но здесь пара чужих ушей, и называть вслух имя не хотелось. Офицер, безусловно, подсчитал мой возраст и забеспокоился, но когда я назвала занятие, отнес седину на счет вредной работы.
"Эльфийка" облила стража презрительным взглядом и громким глубоким контральто назвала имя. Тот не решился задавать ей вопросы. По счастью, имя артефактора ничем не запятнано, как и имя Секирд, и Лавронсо. От селянского мальчика никто бумаг и не ждал.
* * *
Мы по-прежнему останавливались на ночь у леса, а лучше — в лесу, в крайнем случае около перелесков, так, чтобы утреннее солнце нас не задевало и не заставляло золотистую Стрекозу привлекать внимание, сияя на всю округу.
Когда Хитра принесла весть, что в пяти минутах от нас течет лесная речка, я потянулась, разминая затекшие за день мышцы, и сообщила:
— Пойду искупаюсь.
— Одна не ходи, — резко сказало дварфо. — Возьми девок, им тоже неймется.
Я досадливо поджала губы. Мне хотелось в одиночестве посмотреть на темнеющий лес, послушать плеск воды, подумать о том, как разложила фишки судьба. Но дварфо в чем-то право.
— Хорошо. Только купаемся тихо.
Хитра шла впереди — она лучше всех нас видела в темноте. Мы пробирались за ней и наконец вышли к узкой полоске берега. Заросли почти подходили к воде, и в случае нужды мы сможем быстро спрятаться.
Пока мы плескались, мне пришлось пару раз шикнуть на расшалившегося ребенка. Звуки по воде разносятся далеко, а внимания нам не нужно.
Мы с Секирд вышли и стали одеваться, но Хитра попросила дать ей еще немного времени, чтоб поплавать в звериной форме. Я разрешила:
— Только чтоб мы тебя видели.
Та кивнула, и юная лисичка поплыла, разрезая отблески луны.
Я опустилась на корягу, Секирд присела рядом:
— Гарни, я давно хотела спросить... — начала она и замялась.
— Спрашивай что угодно. Я уже прошла тот возраст, когда что-то стесняются обсуждать.
Девушка помолчала, собираясь с мыслями, и, наконец, спросила:
— Ты часто дралась с бандитами?
— Не очень, у нас было много мирных заданий. Иногда по три месяца без боев проходило. Даже если мы нанимались охранниками, на нас не всегда нападали. Конечно, когда у противной стороны непременная задача захватить или убить нашего клиента, то боя не избежать. Работая в одиночку, я не брала таких поручений. Я понимаю свои силы.
Кроме одного раза, когда меня обманули, представив дело как простое сопровождение, и мне удалось опрокинуть Стрекозу в кювет, придавив двух нападающих, выскочить через окно и расправиться с двумя другими. Потом я выбивала с клиента гольдены, которые потратила на помощь мужиков из обоза, чтоб достать мобиль.
— Чаще всего нас нанимали на всякий случай. Богатой даме с дочерью безопаснее добираться день-два в дом-мобиле, чем три-четыре дня в дилижансе, останавливаясь на постоялых дворах. На дорогах разное случается, и на кареты, бывает нападают. Пару раз разбойники подстерегали нас наудачу, но удача их подвела.
Секирд улыбнулась, и я продолжила:
— А бывали такие задания, что нападали мы.
— Вы? Вы с Бейлиром? Нападали?
— Мы с Нимнадилом, а потом мы с Бейлиром. Это были обычные истории похищения и шантажа ради услуг или выкупа. К стражам обращаться опасно, вдруг у шантажистов там свои имеются. Нанимали нас.
— И вы справлялись?
— Да, всех вернули живыми. Не всех здоровыми, но всех живыми.
— Ух... — меня насторожили нотки зависти во вздохе Секирд. — Как Нимнадил решился тебя в такое втянуть?
— В “такое” он меня не втягивал. Ему нужна была компаньонка для сопровождения женщин. Когда даме нанимают охранника, все же не хотят оставлять ее с мужчиной наедине, поэтому при дамах состоят компаньонки. Но Нимнадил говорил, что компаньонки еще хуже самих дам: случись что, начинают квохтать, визжать и лезть под руку. Поэтому он предпочитал работать со мной в паре. Я была компаньонкой, и я прикрывала даму, пока он разбирался с нападающими. Однажды нас наняли, чтоб отвезти жену бургомистра в надежное место. Тот вскрыл какие-то махинации, и пока всех не переловит, решил отослать жену к надежным друзьям. Кому можно верить среди стражей, он не знал, поэтому нашел нас через своего друга детства. По-хорошему, хотя бы вчетвером охранять нужно, но никого из эльфов или смесков с эльфийской кровью он больше не знал, а прочим существам доверять боялся. Эльфийская кровь подличать не может, ты знаешь.
Секирд кивнула.
— А за меня Нимнадил поручился. Но, видно, кто-то все же проследил, что в карете будет охранник с острыми ушами, и придумали его выманить. Пока Нимнадил дрался у кареты, бандит убил возницу и вскочил на козлы, чтоб увезти нас прочь. Я уже тогда хорошо умела метать ножи и брала парочку с собой на всякий случай. И вот случай настал. Бандиты не ожидали компаньонки-охранницы. — Я пожала плечами. — Так и получилось, что нас стали нанимать на опасные сопровождения, а после и с похищениями справиться. Нимнадил пытался отказываться, все же я весьма средний боевик даже по человеческим меркам, но когда говорят “моего ребенка можете спасти только вы”, сама понимаешь… А потом я научилась собирать сведения, и Нимнадил оказался достаточно умен, чтоб не рассказывать, что женщинам здесь не место.
Мы помолчали. С трех сторон нас окружали обычные ночные звуки, с четвертой доносился плеск и счастливое фырканье нашей лисички.
— Гарни, я вот о чем хотела спросить, — вновь заговорила Секирд. — Тебе не страшно было? Ведь ты женщина, и если бы ты попалась, то... ну...
— Ты про насилие? Когда я вызнавала сведения в трущобах, я одевалась под пожилую тетку, а если кто пристанет, быстро давала отпор, поднимала скандал, и они уходили. Не такой я лакомый кусочек в моем наряде, и в трущобах всегда есть более сговорчивые. А бандитам однажды почти удалось. Мне пришлось прыгнуть с обрыва в густой кустарник. Конечно, потом я долго лечила царапины и вспоротую суком кожу, но лучше так.
— Ох... Неужели после этого тебя продолжали брать на такие задания?
— После прыжка Бейлир неделю смазывал мои ранки и ворчал. У эльфов другое отношение к бедам разного рода. Когда живешь десять веков, всякое может случиться, но есть много-много лет, чтобы пережить, забыть и жить дальше, будто все это было сном. Пройдет век-другой, и многое покажется неважным. У нас
