вот ещё, — достаю из кармана штанов чек и протягиваю ей. — Возьмите. Думаю, это никому здесь не помешает. Вы помогаете людям, которые находятся в сложной жизненной ситуации.
Женщина открывает чек и охает от суммы.
— Господь Всемогущий, это же…
— Не беспокойтесь, я всё равно не смогу забрать эти деньги с собой, когда отправлюсь к Создателю. Пусть это будет моей благодарностью вам. И прошу, не говорите об этом всем, не хочу стать ещё более обсуждаемой, чем уже есть, — тихо шепчу я.
— Конечно, дитя моё, конечно. Благодарю тебя, пусть Создатель обогреет твою душу и подарит ей успокоение.
— Спасибо. Я пойду.
— Подождите, Флорина. Томáс сейчас выйдет, у него закончилась исповедь. Я думаю, что он хотел бы лично поблагодарить вас, — женщина останавливает меня, хватая за запястье.
— О… нет, нет, не нужно. Я не ради этого пришла сюда, — отрицательно мотаю головой и пытаюсь уйти, но женщина ещё крепче обхватывает меня, не позволяя сбежать.
— Флорина, это ведь некрасиво с нашей стороны, если мы тебя не отблагодарим. Мы должны, это наш долг. Мы не получаем финансирования от страны, и только благодаря нашим прихожанам живём и поддерживаем чистоту здесь, но ещё никто нас так не выручал, как вы. А вот и пастор. Пастор!
Что она делает? Зачем она это делает?
Томáс появляется с правой стороны от меня вместе с молодой женщиной, довольно симпатичной и постоянно хихикающей над его словами. Боже мой, ну конечно, исповедь. Никто не ходит на исповедь, если исповедует не секс-символ города.
Подождите, как я назвала Томáса? О господи, надо бежать отсюда.
— Пастор, мисс Флорина принесла нам пожертвования! — ещё громче произносит женщина.
Боже мой. Не надо.
— Прекратите. Я же просила, не надо, — шепчу ей, дёргая рукой, и наконец-то, мне удаётся освободиться, но уже поздно, слишком поздно. Томáс с прихожанкой стоят рядом с нами.
— Вы только гляньте, пастор, какая красивая посуда. Мисс Флорина привезла её для нас. Наши дети будут в восторге от этих чашечек, — с придыханием произносит предательница.
— Мисс Флорина, это, правда, чудесный сервиз, — Томáс улыбается мне, и я натягиваю для него улыбку.
— Томáс, мы же ещё не закончили. Так когда я должна буду прийти снова? Мне так много нужно очистить в своей душе, — миловидная шлюшка касается руки Томáса и перетягивает на себя его внимание. Я закатываю глаза и цокаю.
— Джули, мы с вами уже обсуждали это. Вам не нужны исповедные часы. Вам необходимо ходить на службы и следовать правилам Создателя.
— Но я же… мне нужно, — ноет девица и обиженно надувает губы.
— Ладно, пока. Была рада помочь.
Я разворачиваюсь и быстро направляюсь к выходу. Томáс же не дурак, раз он отшил уже эту Джули. И я уверена, что у него всё расписание забито такими идиотками, как она. Тупая шлюха. Мерзкая, грязная, вонючая шлюха. Если бы я могла, и мне было бы интересно, то вырвала бы её наглые глаза и сожрала их. А вот кровь пить не стала бы, она гнилая. Отвратительная…
— Флорина!
Оборачиваюсь и вижу Томáса, быстро спускающегося по лестнице. Он кивает прихожанам, до сих пор толпящимся у входа в церковь, и идёт ко мне.
— Мне нужно ехать, пастор. Времени нет, — фыркнув, открываю дверцу машины, но он хватает меня за локоть и останавливает.
— Ты убежала, — замечает он.
— Я ушла, потому что причин, чтобы находиться там у меня нет. Я сделала то, что должна была. Отблагодарила церковь за помощь, — сухо произношу, дёргая рукой.
Томáс отпускает меня.
— Ты злишься на меня за то, что я вышел из себя и ударил твоего жениха? Мне жаль. Я собирался извиниться. Мне не следовало…
— Ну, вообще-то, это было весело, — усмехаюсь я. — И я не злюсь, мне просто нужно ехать домой.
— И всё же мне жаль. Я постоянно попадаю в ту же самую ловушку. Не могу пройти мимо, когда кто-то унижает, оскорбляет и причиняет боль наиболее слабым. Мне, правда, жаль.
— Окей. Это всё? Тебя уже ждут или ещё ждут, — я указываю взглядом на ту же шлюшку Джули, стоящую у церкви и прищурившуюся в нашу сторону.
— Да. Прихожане здесь очень набожные и предпочитают личную исповедь, моё расписание забито на неделю вперёд. А также я обучаю детей и их родителей, это тоже занимает много времени. Но зачастую ко мне приходят женщины, которые боятся попасть в ад из-за незначительных промахов, вроде крика на детей или отказа мужу в соитии, или…
— Или просто соблазнить тебя, — хмыкнув, заканчиваю за Томáса и смотрю прямо ему в глаза.
— Или так, — усмехается он. — Вы прозорливы, мисс Флорина.
— Это просто очевидно. Ты и есть их дьявол, пастор. Их фантазии связаны только с тобой, а не детьми или мужьями. Они приходят сюда в надежде нарушить правила. Люди любят нарушать правила, а тебе нравится играть ими, да?
— Наставлять на путь истинный, так будет точнее, — поправляет меня Томáс.
— И это тоже ложь, пастор. Ты умён, иначе тебя уже кто-нибудь давно трахал бы. Ты щепетилен и очень избирателен. Эти женщины помогают тебе держать свой статус, а ты помогаешь им с их фантазиями. Это нормально. Я знаю множество людей, которые мечтают о запретном в стенах церкви и именно с сексуальным пастором. О том, как он их разложит на распятье и польёт воском, чтобы они пищали, как свиньи, от своей похоти. Для тебя не будет новостью, что жуткие и страшные вещи зачастую творят пасторы со своими прихожанками и их детьми, но ты не такой. Ты слишком хорош для них. Оставайся хорошим.
Томáс усмехается и дёргает головой, отчего несколько тёмных прядей падают ему на лоб. Он смотрит на меня не так, как должен смотреть пастор, и мне это нравится. В эту секунду это вызывает внутри меня бурю эмоций. Мы стоим достаточно близко и в то же время далеко для того, чтобы кто-то мог нарушить негласные правила.
— У меня есть время для часа исповеди, если ты захочешь, Флорина, — понизив голос, предлагает он.
— Спасибо, но откажусь. Мне не в чем раскаиваться, я готова попасть в ад. На самом деле, я знаю, что встречу там всех своих знакомых, так что мне
