Максимилиан регулярно проводил выступления…
Бездарностью себя Оливер не считал, скорее, его творениям не хватало грамотного пиара, а, быть может, все же способности его подводили…
Другой потенциальный сын четы, Флавиан, добился всего самостоятельно. Флав спокойно приглашал таланты в свои спектакли, выступая режиссером и продюсером, Лукас разве что давал ему советы…
Оливер так не умел, и все больше склонялся к тому, что имело смысл согласиться на предложение Тамико, а затем по максимуму использовать эту связь.
И скорее идти знакомиться, пока импульсивная Тамико не передумала! Ее муж был более постоянен в суждениях.
Лукас учил Оливера сочинять музыку как анамаорэ еще в Доме Магии, а Тамико Оливер когда-то жаждал уничтожить за разбалтывание его тайн Нанами… Нет-нет, при такой богатой истории их отношений ему стоило поспешить!
Когда волны обиды и тревоги схлынули, Маю ощутила, что первым делом она мужа любит.
Кроме того, желание Максимилиана согласовывать их планы и в какой-то мере вести Маю по жизни было очевидным и вполне оправданным в реалиях анамаорэ. Здесь все старались найти покровителя. И дело было вовсе не в том, что некто унижал или притеснял женщин. Наоборот такой расклад позволял женщинам оставаться совершенно очаровательными, а мужчинам ответственными.
Но привычка решать только за себя, взращенная прошлой незабытой жизнью, не давала Маю просто пойти и повиниться, признать свою неправоту, а также попросить Макса быть добрым и ласковым с ней. Маю знала: ее муж никому не скажет о ее преступной «фантазии» и уж, конечно, ее не казнит. Такое мог бы сделать Лукас, а Макс ее любит. Даже сильнее, чем надо, любит, слишком ее балует.
Маю не привыкла уважать слабость. Внушение желаний Максом и его запрет на перемещения несколько отрезвили ее.
Макс был больше нее как маг и как личность — самонадеянно полагаясь на чувства, Маю не желала признавать очевидное, что Макс просто играет с ней в поддавки.
Подвиснув под потолком — так ей удобнее думалось — и обнимая себя, Маю прошептала:
— Сам приходи!
Максимилиан материализовался в комнате. Сопротивляться ему Маю не хотелось. Посмотрел на нее оценивающе, и видно было, что открывшаяся картина ему нравится.
Зато его предложение удивило Маю:
— Потанцуем?
Ей вспомнилось танго.
* * *
Советоваться о том, становиться или нет ее сыном, Тамико Оливеру запретила. Но то, что она сказала насчет Анели, можно было использовать прямо сейчас, и Оливера лихорадило от возбуждения.
Анамаорэ высших сословий умели как угодно изменять свою внешность, но в основном лишь вносили нюансы в какую-то раз выбранную и любимую, отражающую их вкусы и взгляды.
Голубоглазая шатенка Анеля влет превратилась бы в томную знойную смуглянку с любым цветом волос. Это широко использовалось в творческих профессиях, а Оливеру создало бы иллюзию обладания разными женщинами!
Оливер причинил Анеле столько боли, что мог бы уже приказать удовлетворять его напрямую, большим скотом он от этого бы уже не стал. Но принятое им решение беречь Анелю не позволяло Оливеру поступить столь грубо.
Ему хотелось, чтобы Анеля сама поняла нужное по его реакциям, по безумному огню, полыхающему в его изумрудных глазах, по его враз возросшей страстности, по усилившейся нежности.
Оливер желал Анелю столь же сильно, как в их первые встречи, когда еще она была могущественной волшебницей, а он человеческим мужчиной. Их роли давным-давно трансформировались. Оливер стал баловнем судьбы, а вот Анеля так и осталась бывшей царевной и нынешней певичкой-танцовщицей. Тем более странным и поразительным ощущалось его нахлынувшее чувство.
— Вот так, малышка, ты тоже хочешь поиграть? — Оливер бормотал исступленно-хрипло, целовал Анелю нетерпеливо, руками обрисовывая, что и как он желает изменить. Анеля поддавалась.
Она не видела ничего ужасного в игровых метаморфозах. Кроме того, самой выглядеть другой было много проще, чем терпеть других в Оливеровых объятиях.
Возможно, экскурс в Город, к Норико, был не лучшей затеей.
Как отблески фар и фонарей в оконных стеклах не могут заменить солнце, так другие девушки бессильны были вытеснить образ той, что особенно ярко вспыхнул в без того немеркнущих воспоминаниях Алехандро.
Аурелия, мудрая юная царевна…
Несмотря на частые вспышки их ссор, на нежелание Аурелии уступать ему и подчиняться, Алехандро продолжал любить эту жаркую, словно июльский полдень, малышку.
Они оба оповестили свои семьи о расставании, ведь им было невыносимо сложно общаться, оставаясь в пределах светских норм — так, чтоб ни один брат-военачальник не выпытал слабости о вражеской Стороне. Было трудно сдерживаться, когда сердца тянулись друг к другу и жаждали раскрыться.
Старшие царевичи обсудили и одобрили перерождение Аурелии, но в минуты слабости, недовольств и столкновений Аурелия, вспыльчивая, импульсивная, живая, могла бы пожалеть о своей «загубленной жизни». Они схлестнулись бы, а Алехандро не терпел обвинений.
Бескомпромиссно подавленные обиды Аурелии приводили бы к его депрессиям… Аурелия любила Алехандро и решила его уберечь.
Оба вовсе перестали посещать встречи на высшем уровне, чтобы не пересечься там случайно.
Алехандро радовало, что родственники Аурелии встретили их прегрешение много более лояльно, чем его родня. Все анамаорэ считали основным виновником нарушения правил Алехандро.
Им позволили бы встречаться и теперь с соблюдением ограничений, но Алехандро упрямо повторял, будто уже Аурелию не любит.
Поверила ли Аурелия в это, подумала ли она, что Алехандро специально ее ранит — попытки возобновления отношений с ее стороны закончились.
Алехандро не желал принимать подобный исход за действительность. Сердце отчаялось верить, что все совсем кончилось.
Недавний загул с Натальей показал Алехандро, что полное отсутствие женщин за государственными делами не шло ему на пользу. Потому он решил заводить кратковременные интрижки с кем угодно. Тем более, что холостым царевичам предписывалось этак обучать подданных любви и прочим наукам в ближайшем контакте. Не возбранялся и даже приветствовался гарем.
* * *
Вволю наерзавшись и настрадавшись, Оливер решил навестить Лукаса с Тамико, полностью облачившись в белое и ощущая себя невольной жертвой их коварных замыслов.
Что будет, если царевич и его жена осознают символичность его одеяния, Оливер думать не хотел. В конце концов, светлый цвет ткани невинно контрастировал с его блестящими каштановыми прядями, усиливая пожар, полыхающий в изумрудных глазах.
Лукас и Тамико встретили его радушно. Их улыбки даже не казались особо хищными, и Оливер решился на вопрос:
— Так почему я?
Тамико пожала плечами:
— У нас потенциально хорошая совместимость характеров, говорят. Вот ты последовал моему совету насчет Анели? Помогло?
Оливер смутился:
— Да. Очень!
— Вооот! — Тамико возликовала. — Может, и ты
