Ей должно было быть не по себе или даже страшно, а было так, будто она выиграла в лотерею. Она ему небезразлична!
Алуся уже накручивала круги по коридору. Бросилась сначала к брату, в голубом одноразовом халате похожему на хирурга-стоматолога, затем, застенчиво, к Луке. Та засмеялась, потрепала ее по голове. Под тонкой тканью хлопчатобумажной банданы череп девочки казался невыносимо хрупким… Они пошли в палату, смеясь и подшучивая друг над другом разобрали сумки, погрызли печеньки, посмотрели фото Вольдемара. Позировать тот любил, поэтому фоток в телефон Лука насохраняла много. А потом отправились на улицу.
Утреннее солнце скрылось, небо спряталось под серой дымкой, рассеивая над городом ровный свет. На газонах лежали промерзшие торосы из снега, надутого ветром с асфальта. Из ярких пятен только зеленые и оранжевые ящики помоек, плотно закрытых крышками, да мигалки машин скорой помощи, периодически въезжающих и выезжающих за ворота. Алуся шла между Яром и Лукой, держа одного за руку, другую — под руку, и лукаво поглядывала на обоих. Прижимая к боку ее худенькое предплечье, Лука думала, как несправедливо происходящее. И сама не заметила, как в какой-то момент увидела идущую рядом девочку словно изнутри. Нет, не было физиологичных картинок, был бледно светящийся контур тела и черная клякса внутри, тянущая хищные щупальца к новым территориям. Болезнь поселилась в ребенке основательно, захватила бы еще больше, если бы ее… что-то не сдерживало! Луке не хватило опыта разгадать картинку и понять, что представляет собой тот, уже истаивающий барьер, подаривший Алусе такой долгий срок жизни после того, как был поставлен диагноз. Но она знала совершенно точно — силы ‘защитника’ на исходе. Наверное, Яр тоже это чувствовал, когда говорил об операции, называя ее ‘последней надеждой’. Однако сейчас Лука с ужасом убедилась — болезнь не поддастся исцелению. Ни врачи, ни целители, ни дорогие лекарства, ни операция Алусе Бабошкиной не помогут.
Она вынырнула из ‘видения’, когда в плечо попал тяжелый снежок. Снег свалявшийся, сырой, потому удары даже от небольших снежков чувствительны. По негласной договоренности в Алусю не кидались. Совершая механические действия — наклониться, набрать снег, слепить, бросить, улыбнуться — девушка вспоминала рассказанное Гараниным о пассиях Найджела. Почему казалось, что в ней, в Луке, только что тоже выключили свет? Говорят — знание свет, так это неправда! Знание — тьма. Тьма отчаяния.
Для чего ей такой невыносимый дар?..
Как с этим жить?..
Гаранин неожиданно оказался рядом. Взял ее за плечи, встряхнул, прижал к себе.
— Что случилось?
Алуся смотрела испуганно, комкая снежок в ладонях.
Лука уткнулась лбом в его каменную грудь. Сказать или нет? Он имеет право знать, ведь Алуся — его сестра, похоже, единственный родной человек в этом мире. Но она, Видящая Лука, имеет ли права лишать его надежды? НЕТ. Ей одной нести своё знание… Надо поговорить с Этьенной Вильевной! Она же как-то с этим справляется?
— Прости, голова закружилась, — бледно улыбнулась девушка, запрокидывая к нему лицо. — Надо больше гулять и снежками кидаться!
Короткое мгновение он разглядывал ее, и она понимала — не верит. И смотрела жадно в его глаза, прозрачные, голубые, ищущие ответного тепла. А в мыслях билось перелетной птицей, наконец, обретшей дом: ‘Если суждено мне быть Хранителем, я буду твоим…’
* * *
Анфиса Павловна открыла дверь, и лицо ее озарилось радостной улыбкой. Но, к удивлению Луки, радовалась она вовсе не возвращению блудной жилички.
— Ярослав! — воскликнула старушка. — Иди-ка сюда, я на тебя погляжу! Какой ты стал красавец!
И она за рукав втащила его в прихожую с такой силой, что Яр чуть не отдавил лапы любопытствующему коту.
— Анфиса Пална? — удивился Гаранин. — Вот не ожидал вас здесь увидеть! А как же та квартира на Курской? Огромная такая, с лепными потолками?
— Так сдаю, — хитро улыбнулась домохозяйка, — на хлеб и книги хватает, что еще надо пенсионэрке? Значит, — она посмотрела на покрасневшую Луку, — ты — ее друг?
Яр спокойно кивнул. Анфиса Павловна всплеснула руками.
— Что ж я! Чаю, чаю, непременно чаю! Я тебя сто лет не видела! Без чаю не отпущу невзирая на неотложные дела!
— С удовольствием, — улыбнулся Гаранин и принялся расшнуровывать берцы, отгоняя Вольдемара, решившего поохотится за шнурками.
— А вы знакомы, да? — спросила Лука, ощущая себя тупой, как дерево.
Ведь очевидно же, что знакомы!
— Конечно, знакомы! — раздался с кухни помолодевший голос Беловольской. — Мама Ярослава — Марина — была лучшей моей ученицей!
— Твоя мама была стихийницей? — изумилась Лука, глядя на Яра.
— Что тебя удивляет? — в свою очередь изумился он.
Девушка пожала плечами. Желая прекратить разговор, подхватила на руки кота и пошла проверять, есть ли в его миске корм. Наверное, невежливо было оставлять в прихожей парня, который пришел вроде бы к ней в гости, однако у нее было ощущение, что Анфисе Павловне и Гаранину есть о чем поговорить и без посторонних.
Корм у Вольдемара был. Соскучившийся зверь есть не желал, желал ласкаться. Стоя у окна, Лука почесывала ему уши и морду, слушала мурчание, подобное работе дизельного движка, и думала о том, что похожая на эльфа Марина Гаранина должна была владеть даром Видящей или медиума, но никак не стихийницы!
Кот замолчал. Лука спохватилась не сразу, перевела на него взгляд и опешила — зверь с жадностью смотрел ей в лицо, будто видел в нем что-то чрезвычайно важное. Очень осторожно, лапой без когтей, он тронул ей щеку. Словно погладил…
С кухни раздался звон упавшего столового прибора. Прянув ушами, как лошадь, Вольдемар вывернулся из рук хозяйки и умчался на звук.
Лука, тяжело дыша, оперлась на подоконник. Блин, так и двинуться недолго… В глазах кота ей почудился вовсе не звериный взгляд — взгляд страдающего человека!
— Ты чего застряла? — зашел в комнату Гаранин. — Неудобно как получилось, знал бы, что ты у Анфисы Павловны живешь, купил бы тортик какой!
Лука отвернулась от окна. К счастью, Яр на нее не смотрел, с интересом оглядывал комнату. Неожиданно хохотнул.
— По степени спартанства твоя обстановка превзошла мою! Уважаю! Пойдем чай пить?
— Пойдем, — покладисто согласилась она.
Как бы встретиться с Этьенной Вильевной, поговорить обо всем, что происходит? И желательно так, чтобы никто об этом не узнал! Интуиция подсказывала, что не стоит вмешивать в это дело даже такую подругу, как Муня.
Анфиса Павловна, сияя, как начищенная серебряная стопочка, хлопотала у стола. Выставлена была даже знаменитая бутыль с буквами ХО и виноградной гроздью.
