Когда Ньютон закончил, Фелиция несколько запоздало захлопала в ладоши и воскликнула:
– Чудесно! Просто замечательно!
Однако это относилось не к ужасному стихотворению Ньютона, а к тому, как несчастна и подавлена сейчас Изабелла.
Эннабел в самом деле была потрясена увиденным. Несмотря на то, что отношение Тримейна к ней бывало таким разным – от неприступной холодности до нежности, Эннабел считала его настоящим джентльменом, который никогда не сделает того, что, по-видимому, он сделал с Фелицией Фенмор.
– Теперь-то я знаю, чем закончился бы наш маленький пир с клубникой, не помешай я ему, – сказала Эннабел, со злостью проводя щеткой по волосам и вновь вызывая в памяти потрясшую ее сцену. – Ручаюсь, что даже этот ужасный Лансфорд никогда не поступил бы так с женщиной.
Стук в балконную дверь прервал ее размышления. Девушка запахнула пеньюар и подошла к двери.
– Изабелла, пожалуйста, позвольте мне поговорить с вами!
– Уходите. – Она прислонилась спиной к двери. – Клянусь, если вы не уйдете, я позову Тодда.
– Если вы не откроете дверь, я расскажу Джереми все, что узнал о вас! Ведь вы такая же кузина Изабелла, как я – его тетя Агнесса.
Эннабел закрыла глаза, собралась с силами и распахнула дверь. Тримейн уже переступил порог ее спальни, но девушка остановила его.
– Нет. Я не хочу, чтобы вдобавок ко всему вы еще и скомпрометировали меня. Я сама выйду на балкон. Хочу напомнить, что у вас очень мало времени, чтобы рассказать вашу сказку.
– Изабелла, то, что вы видели у реки, совершенно не соответствует тому, о чем вы подумали. Между мной и Фелицией ничего не было. Я не могу сказать больше! Прошу вас, поверьте, что я не испытываю никаких чувств к этой женщине!
– Это абсолютно очевидно, – холодно произнесла Эннабел. – Учитывая состояние, в котором была леди Фенмор, вы испытывали в тот момент только животную похоть.
– Изабелла, выслушайте меня. – Несправедливое обвинение разозлило Тримейна.
Ему сейчас была неприятна женщина, которую он спас, и даже та, что стояла сейчас перед ним. Ее большие глаза обвиняли его в преступлении, которого он не совершал.
– Я дал слово чести и не могу рассказать вам всего. Пожалуйста, верьте мне. Я повторяю, что никогда не смог бы так неуважительно обращаться с женщиной.
– Вы отвезли меня в одно из самых сомнительных заведений Лондона и соблазнили бы, если бы я не сопротивлялась.
– Это было другое. – Тримейн понял, каким несостоятельным кажется его объяснение.
Он вел себя с Изабеллой так, как поступил бы на его месте лорд Лансфорд. А теперь он пытается убедить ее в том, что не позволял себе ничего подобного по отношению к Фелиции Фенмор.
– Надеюсь, вы не расскажете об этом Джереми. Это очень расстроило бы его.
– Да, Джереми будет неприятно, если он узнает, что его брат, которого он идеализирует, на самом деле – похотливый распутник. Вы знаете, что я не очень люблю леди Фенмор. Тем не менее, она не заслуживает того, чтобы ради собственного удовольствия вы рвали ее платья. Должна вам сказать, что Фелиция выглядела очень испуганной.
– Потому что она была… Изабелла, поверьте, я не зверь! Когда вы так смотрите на меня, мое сердце леденеет. Мы не были искренни друг с другом. Но, клянусь, это правда, Сегодня ночью я не занимался любовью с Фелицией Фенмор!
– Нет, любовью вы не занимались! Это называется другим словом. Лорд Шеффилд, я очень устала. Я обещала Джереми, что проведу завтрашний день с ним и помогу выбрать подарки, которые мы отвезем в Италию его другу лорду Байрону. Извините, я должна проститься с вами.
– Сперва сделайте мне одолжение. – В лунном свете, освещавшем лицо Тримейна, был отчетливо виден его шрам.
Эннабел почувствовала мучительную боль. Почему в глубине души она так верит человеку, с которым не может находиться рядом больше пяти минут и не поспорить из-за чего-нибудь?
– Я не буду давать никаких обещаний.
– Я и не требую их. Просто вы будете думать, что делаете мне обыкновенное одолжение, которое для меня значит намного больше. Я знаю, что вы испытываете сильные чувства к Фалькону. Джереми считает, что ваша близость с ним неизбежна. – Не давая Эннабел возразить, Тримейн поднял руку. – Не отрицайте. Прошу вас, когда вы будете в его объятиях и отдадите ему свою любовь, произнесите мое имя.
Тримейн ушел, а Эннабел еще долго стояла неподвижно. Она не могла ни объяснить своих чувств, ни отречься от них.
Эннабел ничего не ответила Тримейну, но знала, когда настанет такой момент, а это обязательно произойдет, имя Тримейна будет если не на устах, то в сердце.
Это невозможно. Она любит одновременно двух мужчин.
Может быть, трех, подсказывало ей сердце.
Джереми Харкер хорошо знал своего брата и успел неплохо узнать свою кузину.
– Что-то произошло, – сказал он Греймалкин, которая убирала комнату в башне, где Джереми работал над своим новым стихотворением. – Я не знаю, что сказал или сделал Трей, но вижу, что они как-то странно ведут себя друг с другом. Ты не заметила?
Греймалкин замечала все, но обычно свои наблюдения хранила при себе. Этому компромиссу научила ее жизнь. Старуха раньше часто попадала в беду из-за того, что видела вещи, недоступные другим людям.
– Мой мальчик, это не мое дело и не твое тоже. Держись подальше от мутной воды, иначе сам попадешь в омут.
Джереми засмеялся.
– Старая лиса! Я пытался выведать у каждого из них по отдельности. Я знаю маниакальную идею Трея, что Изабелле нельзя доверять. Мне кажется, брат уже и сам начинает понимать, что она милая, замечательная девушка, хотя немного загадочная. – Джереми мечтательно смотрел в пустоту, покусывая кончик пера. – Иногда она говорит странные вещи, словно пришла из другого мира, но тут же засмеется и станет прежней Изабеллой.
Греймалкин мыла пол, стараясь не задеть камень, под которым Джереми прятал от посторонних глаз свои бумаги. Она видела, как он пользовался этим тайником, но не раскрыла его секрета Греймалкин обожала своего мальчика. Его боль была и ее болью, его тайна – ее тайной.
– Действительно, она необыкновенная девушка. Она полна тайн, которые не стоит разгадывать.
– Добрая ты душа, Малки, и я люблю тебя, как любил свою покойную мать! – Джереми смял исписанный лист. – Вот если бы я умел так писать, как мои друзья… По крайней мере, я не хуже бедняги Фенмора. Если бы Ньютон знал, какой он бездарный поэт! А он еще постоянно приходит, чтобы прочесть свои нескладные стихи и послушать мои.
– Я все время говорю тебе, Джереми, что он опасный человек. Именно таких дураков, которые вбили себе в башку, что они гениальны, и нужно остерегаться. Они всегда наносят удар, когда не ждешь, потому что слишком трусливы, чтобы поступить иначе.
