— Не бойтесь, никто ее не видит, — успокоила нас Алена. — Люди нынче ничего не видят, даже если их носом ткнуть.
Ладья «причалила» к ограждению крыши. Петр первым перепрыгнул на палубу. За ним в лодку привычно скользнул Петенька, сбросивший морок, но почему-то сохранивший пушистый собачий хвост. Я уже занесла ногу, увидела в щели между выступом и бортом тротуар далеко внизу, вздрогнула и покачнулась. Петр бережно подхватил меня на руки и поставил на палубу.
— Все хорошо, это не галлюцинация, и ты не упадешь.
— Боюсь высоты и подземелий, — прошептала я.
— Значит, будем жить посредине, — согласился маг.
— В добрый путь! — крикнула Алена. — Удачи в переговорах. Петруша, я в тебя верю. Скоро все завертится, вот весело будет, йухуу!
— Кто засел в «Морковке»? Почему вы с Аленой расстались? Кто такой Дед Зимник? Лифантий Стерхов? Я просто других Стерховых не знаю. Я о нем читала в «Вестнике мага», он один из старейших волшебников Сильверграда. Почему тебе было важно, что он уже шестьдесят лет как Дед Зимник? А зачем…?
— Навь левая! — шутливо возмутился Петр. — Я-то думал, ты молчунья! Вечно слова не вытянешь!
— Много вопросов — и хочу отвлечься разговором о деле: высоты боюсь, — напомнила я. — А еще эта ладья… ай! … раскачивается!
— Тогда не подходи к бортам. Сядь со мной рядом, — велел маг.
— Но я хотела посмотреть на Сильверград! Такой чудесный вид! Солнце садится — так красиво! Мы уже над окраиной. Вон Межа блестит, а там Кудрявка! Все, кончился город. Впереди бухта и Северные Отроги. Петя, смотри, мой маяк! Ой, тошнит, голова кружится.
— Женщины… — процедил Петр.
Петенька ухмылялся, по-собачьи вывалив желтый язык. Я оторвалась от борта, осторожно проковыляла по палубе и села у мачты. Воздух вокруг гудел, словно трубы органа, заглушая песню Дев ветра.
— Как же ты решилась на полет? — помолчав, спросил маг.
Я сразу поняла, о чем он. Фыркнула.
— Тогда я не боялась. Бесстрашная была, потому что… глупенькая. Фобия появилась позже, после того веселого… бр-р-р… полета. Я даже в «Морковке» боялась к окнам подходить. Потому что когда тебя несут две гарпии, довольно вспыльчивые и нервные птицы, и нужно ежеминутно обновлять магический приказ и сохранять связь с… мягко скажем… не слишком умными, но обладающими весьма острым клювом представителями животного мира, жизнь, особенно с высоты птичьего полета, кажется невообразимо… хрупкой. К тому же я знала, что в замок прибыл дракон, и боялась, что он за мной погонится. В общем, пережила запоминающуюся четверть часа.
После «экскурсов» в историю Замарашки или собираясь задать вопрос, Петр всегда делал паузу, словно морально готовился. Было невероятным облегчением понимать, что он проникся всем драматизмом моих воспоминаний, что он сопереживает. От этого ком в груди становился менее тугим, и мне начинало казаться, что однажды я смогу… вернуть саму себя.
— К слову о «Морковке», — наконец вымолвил он, — в доме засели маги-отступники, те самые, что планировали вернуть Кощея. Выжившие и обнаглевшие. Те, кто неосмотрительно принес Бессмертному клятву, и готовился последовать за ним в небытие. Условие там было такое, — маг усмехнулся, — если Кощей с последним листопадом не оживет, все его слуги будут прокляты и погибнут. Так что вся эта шушера была крайне заинтересована в том, чтобы он благоденствовал.
— Да они мне по гроб жизни благодарны должны быть, — пробормотала я.
— Не то слово, — согласился Петр. — Маги нашли эманации Кощеевой ворожбы, не просто свежей, а будто кто-то постоянно ее обновлял, а самого колдуна так отыскать и не сумели. И ты еще рядом жила, следы путала. Потому Локс так и воодушевился… предатель. К слову, это я убил Локса в ночь, когда Кощей в поезде ожил. Он некромант, ходок в Навь, потому и разглядел твою магию. Те маги, что часто на Неведомые дороги ступают, способны иногда прошлое и будущее видеть. Сволочь он, троих ребят наших ранил, убил бы, если бы я не вмешался. Так, что дальше? О чем был следующий вопрос? Ах, да. Дед Зимник — это действительно Лифантий Стерхов. Я сам никогда бы не догадался, он же до сих пор в Совете города заседает, в том числе и вопросы с Роем решает, вот же… потешается, небось. С Аленой у нас было — и прошло. Ей нравятся драконы-полукровки, но я оказался не по зубам. Она хорошая, добрая, вот только любит мужиками крутить.
— … и сильная, — тихо добавила я, вспомнив спинку кресла.
— Насчет шестидесяти лет, — Петр глубоко вздохнул, — дело в том, что мне бы и тридцати хватило, потому что… Мы, кажется, долетели.
Заложило уши — ладья пошла на посадку. Какая-то магия оберегала нас от морозного ветра на высоте, но внизу от холода замерзли даже зубы. К нашему облегчению, мы приземлились на поляне, рядом с настоящим чудом — узорным теремом. Я видела такие лишь в Солнечном, на экскурсии, — старинные дома из сруба переделывали под музеи и дома отдыха.
Конечно, Дед Зимник знал, как спрятать свое жилище от любопытных глаз, вряд ли его дворец (совсем не ледяной, а обычный, из дерева) замечали даже ведьмаки на вылазках в Северные Отроги. Я почувствовала присутствие сильной магии, а также устремленный на нас взгляд… взгляды.
— Нежить повсюду, — шепнула я Петру.
Тот кивнул. Алена предупредила, что навьи гостей Деда не трогают, но у нас в памяти еще был свеж недавний навий бунт. Впрочем, мы без проблем добрались до кружевного крыльца, если не считать глубокие сугробы, из которых Петр в буквальном смысле вытягивал меня за воротник.
У крыльца виднелись почти затянутые порошей следы, крупные, при виде которых мне стало не по себе. Неужто так велик ростом Дед Зимник, что сапоги его самому крупному из встреченных мной мужиков размеров на пять больше будут? Вели следы в лес, от терема. Кажется, хозяина дома не было.
Однако дверь приветливо отворилась внутрь. Прежде чем войти, я оглянулась на лес. Деревья вокруг поляны стояли в снежных шапках. Стемнело, и золотой свет из окон терема освещал пушистый снежный ковер, слегка подпорченный нашими следами. Пошел снег, такой же тихий, волшебный, с крупными в пол-ладони снежинками, и каждая, прежде чем лечь на землю, танцевала и кружилась в воздухе без малейшего ветерка. Ощущение присутствие нежити пропало, зато из-под еловой ветви с любопытством выглядывала хитромордая лисичка. Я попала в сказку, надеюсь, добрую.
Мы вошли в широкую горницу, ослепившую нас на мгновенье сиянием камина и свечей. В углу красовалась огромная ель, украшенная детскими игрушками. Сегодня же зимнее солнцестояние, вспомнила я. Еще двенадцать дней волшебства, а затем ночь Нового Года.
Камин горел жарко. Петенька бодрой рысью подскочил к медвежьей шкуре у огня, потоптался на ней и лег со вздохом удовлетворения. Но ненадолго — наверху что-то бахнуло, лязгнуло, послышался детский топот, и по украшенной еловыми гирляндами лестнице сбежала Маша.
— Дядя Петя! Тетя Синтия! Вы прилетели?! Я так вас ждала! Жучок! Жучок, ко мне!
После веселой возни с объятьями и торопливым изложением волнительных новостей (дедушка принес елку, Маша ее сама нарядила, сестрица самолетик прислала, что чуть с пути не сбился из-за помех, дедушка в лесу, ищет Пробой) мы были торжественно усажены в кресла и снабжены двумя кружками горячего сбитня.
Я заглянула на кухню. Дед Зимник знал толк в кухонной технике, современной и традиционной. За такую печь с пятью духовками я бы душу продала. Петра заинтересовал источник энергии, который он так и не определил. Мы согрелись, разомлели, выслушали новости, рассказали о том, как разминулись и встретились, перешли к подробному описанию того, чем кормили Жучка… и именно тогда услышали хруст снега под окнами.
— Не пугайтесь, — быстро и озабоченно проговорила Машенька. — Дедушка добрый, только немного нервный… в последнее время.
Да уж, у хозяина Северных Отрогов явно выдалась не лучшая ночь. В комнату вместе с порывом адского холода ввалился человек огромного роста. В ярких сборниках для детворы, которых я в Сильверграде перечитала сотни, пытаясь компенсировать детство без милых сказок (страшных мне и так хватило), зимнего деда, как ни странно, изображали именно таким: в белой шубе с красным кушаком на поясе, песцовом треухе с алой макушкой, рыжих рукавицах и огромных валенках. В книжках для малышей Дедушка Мороз не был предводителем нежити Роя. Авторы историй умело балансировали между древними легендами и желанием облагородить главного персонажа детских утренников в Двенадцатую Ночь. Реальность же никакой адаптации не подлежала по определению.
