— Я должен благодарить тебя?
— Да. — Она забирается ко мне на колени и садится на меня верхом. — Всегда пожалуйста.
Я положил руки ей на бедра.
— Они понятия не имеют, кто ты на самом деле, не так ли?
— Нет. — Она проводит руками по моей груди, выражение ее лица задумчивое. — Но
тогда я тоже не знаю, кто я на самом деле. Я надеялся, что побег с Олимпа поможет мне разобраться в этом.
Я накрываю ее руки своими.
— Ты все еще выберешься из Олимпа.
Мне больно это говорить, но ничего из этого не просачивается в мой тон. Я дал обещание, и как бы мне ни нравилось ходить с ней последние несколько дней, я сдержу его. У нас есть время до апреля. Этого будет достаточно.
Этого должно быть достаточно.
Она одаривает меня грустной легкой улыбкой. — Мне скоро придется позвонить своим сестрам, чтобы снова проверить, если ты не хочешь, чтобы они штурмовали это место.
— Я дам тебе телефон сегодня. — Я делаю паузу. — Тот, который не прослушивается.
— Спасибо. — Она одаривает меня прекрасной улыбкой. Я смотрю на нее с чем-то похожим на
шок. Я видел Персефону хитрой, сияющей и злой. Я никогда не видел ее такой. Разве это не счастье? Я боюсь спрашивать, только чтобы обнаружить, что это просто еще одна версия ее обычной маски.
Персефона быстро целует меня в губы, а затем соскальзывает с моих колен и опускается на пол, чтобы встать на колени между моих бедер. Она выжидающе смотрит на меня, и я отбрасываю свои запутанные чувства, чтобы сосредоточиться на здесь и сейчас.
— Хочешь чего-нибудь, маленькая сирена?
Она проводит руками по моим бедрам и прикусывает нижнюю губу.
— Ты обещал, что если я встану на колени и вежливо попрошу, то смогу взять твой член. — Она
тянется к моим брюкам спереди. — Я бы очень, очень хотела твой член, Аид. Пожалуйста.
Я ловлю ее руки.
— Ты знаешь, что тебе не нужно этого делать.
— Да, я в курсе. — Она бросает на меня властный взгляд, как будто потакает мне. — Говорить мне,
что я не должна делать ничего, чего я не хочу делать, смешно, потому что я хочу все делать с тобой. Абсолютно все.
Она просто говорит о сексе, но мое сердце все еще глухо стучит в ответ, словно пробуждаясь от долгого сна. Грубое и неиспользованное, но все еще живое. Я отпускаю ее и прижимаю дрожащие руки к подлокотникам кресла.
— Тогда не позволяй мне останавливать тебя.
— Я так рада, что ты смотришь на вещи по-моему. — Она расстегивает мои брюки и вытаскивает
член. Персефона облизывает губы. — О, Аид. Я бы хотела, чтобы у меня были какие-то художественные способности, потому что я бы с удовольствием нарисовала тебя.
Я все еще обдумываю это странное заявление, когда она наклоняется и берет мой член в рот. Я ожидаю… Я не знаю, чего я ожидаю. Мне уже следовало бы понять, что Персефона никогда не бывает такой, какой я ее себе представляю. Она сосет меня так, как будто хочет попробовать и насладиться каждым дюймом. Теплое, влажное скольжение, от которого напрягается каждый мускул моего тела. Я изо всех сил стараюсь не шевелиться, чтобы позволить ей насладиться этим моментом, когда она закончит свое исследование и поднимет глаза.
Ее глаза потемнели, а на щеках появился румянец.
— Аид?
— Да?
Она разминает мои бедра кончиками пальцев. — Перестань быть таким чертовски милым со мной и скажи мне, чего ты хочешь.
Шок заставляет меня отвечать честно.
— Я хочу трахать твой рот, пока ты не заплачешь.
Она одаривает меня прекрасной улыбкой. — Вот так. Это было так трудно? — Персефона
отступает на несколько дюймов. — Ты играешь большого, злого волка, но ты был так осторожен со мной с тех пор, как мы встретились. Тебе и не нужно быть таким. Я обещаю, что смогу принять все, что ты мне дашь. — Она позволяет простыне упасть на пол вокруг нее. Женщина говорит, что хочет нарисовать меня, но она — произведение искусства, то самое изображение сирены, которым я назвал ее.
Я начинаю думать, что с радостью утонул бы ради этой женщины.
Я медленно поднимаюсь на ноги и приглаживаю ее волосы. Черт, она такая красивая, что у меня перехватывает дыхание. Я хочу ее больше, чем чего-либо еще в своей жизни, и на этот факт я не готов смотреть слишком пристально. Я накручиваю ее волосы на кулак и дергаю за них.
— Если это слишком много, хлопни меня по бедру.
— Это не будет слишком много.
Я постукиваю большим пальцем по ее нижней губе.
— Открой.
Персефона — сплошное порочное удовольствие, когда я погружаю свой член в ее рот. Я начинаю медленно, позволяя ей приспособиться к углу, но темное желание сделать именно так, как я описал, слишком сильно. Я ускоряю темп, проникая глубже в ее рот. В ее горло. Она закрывает глаза.
— Нет, не делай так. Смотри на меня, пока я трахаю твой рот. Посмотри, что ты со мной
делаешь.
Мгновенно она открывает глаза. Персефона расслабляется, полностью подчиняясь мне в этот момент. Я знаю, что это ненадолго, и от этого все становится еще слаще. Удовольствие нарастает с каждым толчком, угрожая разорвать меня на куски. Это становится только сильнее, когда слезы скатываются из уголков ее глаз. Я обхватываю ее лицо ладонями и вытираю их большими пальцами, нежный даже в этот момент сдержанной жестокости.
Это слишком много. Этого никогда не будет достаточно.
— Я собираюсь кончить, — выдавливаю я.
Она проводит руками по моим бедрам и сжимает меня. Согласие. Это все разрешение, которое мне нужно, чтобы отпустить свой поводок. Я стараюсь держать глаза открытыми, пытаюсь насладиться каждым мгновением этого подарка, который она мне дарит, когда я вхожу в ее жаждущий рот и испытываю оргазм. Персефона пьет меня, удерживая мой пристальный взгляд. Она смотрит на меня так, словно видит меня. Как будто ей это нравится так же сильно, как и мне.
Я никогда в жизни не чувствовал себя таким гребаным собственником.
Я не знаю, что с этим делать, как это обработать. Я заставляю себя отпустить ее, и она в последний раз лениво сосет мой член, прежде чем откинуться назад и облизать губы. На ее щеках видны следы слез, и она улыбается, выглядя особенно довольной собой. Это контраст, с которым я не знаю, что делать, поэтому я рывком поднимаю ее на ноги и целую, крепко и основательно.
— Ты — подарок.
Она смеется мне в губы.
— Я знаю.
Я подталкиваю ее к двери в свою спальню.
— У меня есть дела на сегодня.
— Правда? — Персефона закидывает руки мне за шею и лучезарно улыбается,
совершенно не раскаиваясь. — Я думаю, тебе следует ими заняться.
— Ммм. — Я хватаю ее за бедра и поднимаю, чтобы опрокинуть обратно на кровать. — Позже. — Я
опускаюсь на колени у кровати и раздвигаю ее ноги. Ее киска красивая, розовая и такая влажная. Я раздвигаю ее губы большими пальцами и выдыхаю в ее клитор.
— Тебе понравилось, когда я трахал твой рот.
— Мне правда очень понравилось. — Она приподнимает голову достаточно, чтобы посмотреть на
меня сверху вниз. — Я сказала тебе, что могу справиться со всем, что ты можешь дать. Я должна уточнить. Я жажду всего и вся, что ты делаешь со мной.
Сладкое черт, доверие, которое она мне оказывает. Я все еще не уверен, что заслуживаю этого.
Я удерживаю пристальный взгляд и обвожу ее клитор кончиком языка.
— Я полагаю, что дела могут подождать еще немного. — Ее ответная улыбка — достаточная
награда, но я заставляю ее практически вибрировать от желания оседлать мое лицо…
На самом деле, это чертовски фантастическая идея.
Я подталкиваю ее к кровати и заползаю на матрас. — Иди сюда. — Персефона уже повинуется, следуя моему примеру, чтобы подняться и оседлать мою грудь. Я соскальзываю вниз, и вот она здесь, прямо там, где я ее хочу. — Не сдерживайся, маленькая сирена. Ты знаешь, что хочешь быть злой.
Она делает пробное движение, и я вознаграждаю его долгим облизыванием. Не проходит много времени, прежде чем Персефона начинает раскачиваться у моего рта, преследуя свой собственный оргазм, даже когда я теряюсь в ее вкусе. Она кончает с криком, который звучит очень похоже на мое имя, ее тело содрогается надо мной, когда она прижимается к моему языку.
