время – к неврологам, пальцы отнимаются – тоже к ним. Одна тетка вообще учудила. Пришла ко мне, я ее спрашиваю, ну, как обычно: «Какие у вас жалобы?», – а она принялась рассказывать про мужа-алкоголика, что он ее бьет, житья не дает.
– Так пусть в полицию обращается.
– Не-не-не! Подобное даже в шутку произносить нельзя. Полиция… Да такие тетки своего изувера сами от полицейских отбивать начнут, если те приедут. Я ей порекомендовала обратиться к нашему наркологу, даже визитку дала. Но это то же дохлый номер. Сам знаешь, пока человек не захочет вылечиться – ни один врач ему не поможет.
– А та пара, которая только что отсюда вышла, у них какая проблема? Выглядели они очень… обеспокоенно.
– Да, там вообще непонятно. У мужа начал пропадать слух. Сначала они пошли к лору, но тот ничего не выявил. Слуховой проход чистый, никаких повреждений или еще чего-то. Решили, что дело в самом слуховом нерве. А раз замешана ЦНС – то вопросы уже не к лору, а к нам. По ходу выяснилось, что там не только со слухом проблемы. Хуже стала память, увеличилась сонливость. Как сам пациент выразился: «Иногда на меня находит нечто вроде оцепенения. Я вдруг понимаю, что не могу вспомнить, как писать или зачем нужна вилка». Судя по всему, супруге он такого не говорил… видел бы ты ее лицо… Я сразу направила их на общий анализ крови, мочи и КТ мозга. Но и без того ясно – все очень серьезно, – Алиса так увлеклась рассказом, что даже халат в шкаф до сих пор не повесила. Потом спохватилась и спросила: – А чего ты вдруг заинтересовался моими хиляками?
Тлетворное влияние Розы Марковны распространилось не только на брата, но и на сестру. Именно так: хиляками, болезными, немощными – старушка звала приходящих на обследования граждан. Но к обидному эпитету всегда прибавляла «мои дорогие», что немного примеряло пациентов с замашками всеобщей тетушки.
– Да так, – сделав вид, что увлекся схемой расположения черепных нервов, равнодушно отозвался Роман. Но Алису было не провести:
– Твои приступы… ты видел их?
– Мельком, – сознался мужчина. – Встретил их в прошлую субботу на ярмарке. Купили набор моих репродукций, вот я и заинтересовался.
– Ты имеешь в виду, репродукций Сандерса? – Теперь Алиса извлекла из шкафа пару полусапожек и присела на стул переобуться.
– Нет, именно моих. Не делай такое лицо и не продолжай. И так знаю, что ты скажешь. Что я трачу свою жизнь на создание всякой гадости.
– Конечно, ты знаешь, – закатила глаза врач.
– Но, к сожалению, за эту гадость многие коллекционеры и музеи готовы отвалить большие деньги. Никому не нужен Роман Александров, но Лех Сандерс сейчас на самом пике моды, и мне никак нельзя его подвести.
– Иногда мне кажется, что у тебя непорядок с головой. И я вовсе не про твои затмения. После того, как ты продал свою первую работу, в тебе словно появилась отдельная личность, совсем не похожая на моего прежнего застенчивого братца. Психопатическая личность, которая с каждым годом все крепнет. Боюсь, вскоре никакого Романа Александрова не останется, только – звезда гламурных тусовок Сандерс.
Алиса произносила все это серьезным, осторожным тоном. Возразить было нечего. Мужчина и сам понимал, что все больше отдаляется от себя прежнего – свободного, небрежного, любящего сам процесс творчества больше, чем дивиденды, которые приносят его плоды.
Да, он стал раздражительным, властным, нетерпящим даже мелких помех на пути. Если раньше Роман мог писать картину на протяжении нескольких лет, то оставляя ее, то снова возвращаясь к работе, то сейчас его расписание ничем не отличалось от расписания какого-нибудь офисного менеджера. Шесть утра подъем, плотный завтра, а дальше пять-шесть часов художник вырезал, пилил, красил, делал эскизы и занимался еще десятком дел.
Но благодаря жесткой дисциплине появилась «Лестница амбиций» – его самая на текущий момент обсуждаемая инсталляция. Всего четыре месяца от нелепой зарисовки на краю салфетки до огромной скульптуры. И Роман ничуть не жалел об этом. Ну, может быть, самую капельку. Но разве та капелька могла сравниться с морем восхищенных отзывов на телевидении и в газетах? К нему, правда, прилагалось обширное болото негатива. Некоторые журналисты назвали «Лестницу» омерзительной, многие – непристойной и отпугивающей. Один умник даже так выразился: «Самая бескомпромиссная в своей безвкусности пустышка со времен «Маман» Буржуа [36]». Роман несколько раз перечитал ту статейку, приходя от нее во все больший восторг. Если автор рассчитывал, что сравнение его скульптуры с самым знаменитым гигантским пауком оскорбит Сандерса, он просчитался. Скорее, это выглядело как комплимент.
А что тот, второй, точнее, первый – «некий Александров», как выразился продавец на ярмарке? Разве он добился чего-нибудь путного? Ответ звучал коротко и однозначно – нет. Он был бесполезен, лишь отнимая и без того драгоценное время у знаменитого альтер-эго. Но именно Роман, а не Лех больше нравился его сестре и родителям. И именно его имя было вписано в их общий паспорт. Он платил по счетам, встречался с друзьями и страдал от постоянных видений тоже Александров, а не Сандерс. Алиса была недалека от истины. Это, реально, походило на странную форму сумасшествия, но именно так воспринимал мужчина две стороны своей жизни – как сосуществование двух людей.
– Ладно, – врач застегнула второй полуботинок и встала. – У меня нет никакого желания с тобой спорить. Лучше расскажи: что-нибудь изменилось после того, как ты начал принимать актовегин?
– Как сказать, – задумался художник.
– Давай, выходи, – не стала дожидаться более вразумительного ответа Алиса. Прихватив пальто и сумочку, выключила свет в кабинете и вышла в коридор, жестом подгоняя брата.
С тех пор, как она окончила медицинский, у Романа не было ни месяца перерыва. Алиса считала своей священной миссией вылечить его от его приступов, а заодно проводила над ним опыты. Какие только диагнозы не были ею озвучены, от мигрени до шизофрении, пока Алиса не остановилась на том, что знать не знает, что за хворь мучает брата. Но при этом продолжала пичкать его таблетками, назначать физиотерапию, даже где-то отхватила путевку в санаторий для неврологических больных.
Отказать сестре художник был не в силах, но после четырех дней сбежал оттуда. И добили его вовсе не депрессивные больные, больше напоминающие сомнамбул, не сероводородные ванны, а так называемый «лечебный стол № 12». Мужчина просто не смог жить без кофе, шоколада и пряностей. Пресная, хоть и разнообразная пища не подходила художнику, так что в итоге к его приступам прибавилось еще и жуткое недовольство жизнью.
– И что это значит? Это твое «как
