этого понимать.
– А придётся! Знаешь, как это больно? Больно расплачиваться за чужие ошибки. Отец ненавидел меня, я это чувствовал. Терпел только из-за Дара. Если бы я был пуст, меня бы ждала судьба матери – я в этом уверен. Мне было пять, когда она погибла, – голос сорвался на хрип.
Я попыталась представить, как чувствовал себя пятилетний малыш, которому сказали, что его мамы, самого родного существа на свете, больше нет. Что она погибла от рук другого близкого человека.
Холод пробрал до костей.
–Ты никогда не видел своего настоящего отца?
Он снова усмехнулся, и усмешка эта прилипла к губам. Захотелось стереть её, провести рукой, а потом… обнять. Просто обнять и забыть всю боль, что трещиной пролегла между нами.
– Мама рассказывала о нём немного. Она думала, что я ещё маленький и ничего не понимаю, но я понял. И запомнил, – он наградил меня пристальным взглядом. – У него были янтарные глаза и рыжие волосы. Совсем как у тебя. Это единственное, что я о нём знал – не было даже имени. Если бы я сумел его отыскать, то плюнул бы ему в лицо, а потом убил за то, что испоганил сразу несколько жизней. Потому вся эта любовь – сплошной обман. Цена за него слишком высока.
В душе царил сплошной раздрай, я чувствовала, что распадаюсь на куски. В который раз.
– Скажи, отец… – голос совсем ослаб и звучал жалко. Я вся была жалкой. – Ты видишь во мне его воплощение?
Взгляд задержался на моих волосах, а в следующий миг он перевёл его куда-то вверх.
– Помеченные огнём, – сухо усмехнулся. – Не хотел признаваться в этом даже себе, но… да. Наверное, да. Это неправильно, но я ничего не мог с собой поделать.
Я отвернулась и некоторое время стояла, вцепившись пальцами в плечи. А потом, когда на горле разжались невидимые пальцы, заговорила:
– Все твердили, что Дар может проявиться только у чистокровных искателей, а у тебя, как и у меня, он силён и ярок. Как же так? Мы ведь должны были родиться пустыми.
– Возможно, это самая большая из всех загадок.
Я снова повернулась к отцу и даже кулаки стиснула от переизбытка эмоций. Жить снова захотелось – хотя бы ради того, что выяснить всё до конца.
– Мы – искатели. Но, кажется, все позабыли, что значит это слово. Мы ищем ответы на вопросы, ищем истину, смотрим вглубь вещей! Тогда почему никто до сих пор не озадачился этим вопросом?
– Иногда знать правду страшнее, чем жить в неведении.
Я чуть не взвыла.
– Откуда столько упрямства и косности, нежелания что-то менять? Может, ты просто трус?!
– Ломать – не строить, Рамона. За твою так называемую любовь заплатят все искатели.
Он поднялся, всем своим видом показывая, что не желает продолжать разговор.
– Орм уже заплатил.
Чтобы не закричать, я закусила щёки изнутри. Зажмурилась, лишь бы не смотреть ему в глаза. А, когда вновь смогла владеть собой, тихо спросила:
– Скажи, ты знаешь, что со мной сделают? Матушка Этера открыла тебе суть ритуала?
По взгляду поняла – да, знает. Сжав ладонями виски, я осела на колени и издала несколько сухих смешков.
– Это так страшно. Потерять все чувства, эмоции, забыть любовь и привязанности. Жизнь станет пустой и безликой. Серой.
– Так будет лучше для тебя. Считай это избавлением. Лекарством от страстей и земных соблазнов, – слова прозвучали, как приговор.
Он не пожалеет меня, не защитит. Будет до последнего толкать туда, где я смогу занять пост Верховной жрицы и прославить нашу семью.
Больше не оборачиваясь, отец вышел и запер за собой дверь.
Некоторое время я ещё сидела на полу бесформенным кулем, потом переползла на ложе и зарылась лицом в подушку. Волосы да и весь мой внешний вид никогда не давали отцу шанса забыть о своём происхождении. О том, что он – полукровка, был рождён от греха и презираем тем, кто его воспитал. Он рос в ненависти и страхе, откуда там было взяться любви? И даже моя мать, моя чистая светлая мать, не смогла до конца вырвать из него корни этой заразы.
Частью души я понимала его и даже принимала. Отец вырос глубоко несчастным человеком и научился не обращать внимания на собственные чувства, чтобы те не причиняли ему боль, и вместе с этим перестал считаться с чужими. Отсюда эта холодность, это пренебрежение, придирки ко мне, ненависть к Ольду, который, как и моя бабушка, осмелился породить ребёнка-полукровку.
И ненависть к Ренну – такому же бастарду. К грязной крови.
Всю сознательную жизнь он трясся над своей тайной, чтобы, не дай Матерь, никто не вывел его на чистую воду. Такого позора бы он не пережил – уважаемый старейшина, искатель с сильным и чистым Даром… самый настоящий выродок.
Одно не укладывалось в голове – и отец, и та девочка, Майла, должны были родиться пустышками, бездарями, но… Почему боги решили по-другому?
Выходит, во мне тоже течёт кровь арнерианцев, я могу услышать их бога, если он позовёт. Слышать голоса земли и ветра, золотых пшеничных колосьев и луговых трав. Так вот, почему меня всегда тянуло на равнины, и тот пророческий сон – его послал мне великий Отец Равнин!
От осознания этого мурашки побежали по коже, не было ни капли стыда за своё происхождение, напротив, я с новой силой ощутила, как внутри что-то ширится, раскрывается, как распускается цветок навстречу безграничному миру.
Так жаль, что скоро всё закончится.
Глава 28.
Внутри себя я уже принял решение.
Я принял его тогда, когда у ворот замка меня встретила вооружённая охрана и повела к томящемуся в яростном ожидании лорду. Взгляд, сцепленные за спиной руки и напряжённая поза не предвещали ничего хорошего.
– Я думал, что ты сбежал, – проговорил сквозь зубы, вышагивая по кабинету.
Лицо его было серым и измождённым, а в волосах, кажется, проступили первые нити седины. Я смотрел на него и не мог понять, отчего когда-то благоговел перед ним, искал признания и похвалы.
– Как бы я посмел, господин? Дехейм никогда не бежит от своего долга.
– Наглый щенок!
Самообладание покинуло отца, и он саданул кулаком по столу, так, что опрокинулась чернильница, и чёрные бусины усыпали чистый пергамент.
– Думаешь, я не вижу, что ты насмехаешься надо мной? – в голосе плескалось чистое бешенство. – Я могу запороть тебя плетьми
