У Савелия срабатывает инстинкт самосохранения: он тормозит шагах в десяти от Арена и наклоняется, чтобы выглянуть из-за его руку. Вздернув брови домиком, канючит:
— Ну Ле-е-ер, ну да-а-ай, я знаю, что вы три взяли. У тебя должен один остаться. Ну тебе жалко, что ли? Ты вон какая худенькая, куда тебе два пирожка? Ты как Дюймовочка — можешь половинкой зернышка насытиться, а я, — он похлопывает себя по пузцу, — мне много надо. Ну да-а-ай пирожо-ок.
Недоумение Арена, ощутимое благодаря связи с ним, меня забавляет: да, мой дорогой драконище, тебе не понять таких простых отношений между студентами.
— Ле-е-ера, ну да-ай, — Савелий молитвенно складывает руки и смотрит на меня жалобно-жалобно. — Я следующей партии не дождусь: умру в страшных муках, и это будет твоя вина.
«Он серьезно? — Арен рассматривает свой пирожок. — Правда без этого умрет?»
Засмеявшись, качаю головой, хотя Арен этого увидеть не может. Зато видит Савелий и трактует по-своему:
— Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, тебе что, жалко пирожка для одногруппника? Ну тогда полпирожка да-а-ай.
Арен уже собирается отдать свой, но я предупреждаю: «Не умрет, просто на жалость давит». Вытаскиваю из кармана целенький пирожок и, подойдя к Арену, протягиваю Савелию.
— Держи.
Счастье озаряет круглое лицо Савелия, он подступает к пирожку, но после пары шагов застывает, опасливо глядя на Арена. Арен откусывает свой пирожок, жует неторопливо. Савелий бледнеет, но медленно-медленно приближается.
Кошусь на Арена: спокойное лицо, ест себе и ест.
— Лера, а твой... спутник меня не тронет? — уточняет Савелий.
— Нет.
«Арен, почему он тебя боится?»
«У некоторых существ хорошо интуиция развита, наверное, чувствует, что я не человек и не в восторге от того, что он отнимает твою еду».
«Не отнимает — я сама отдаю. И я теперь тоже не человек, разве нет?»
«Ты добрая, — без тени сомнения произносит Арен. — Пирожок отдаешь. Очень добрая».
Добрая, потому что сытая. Но пусть Арен думает обо мне хорошо.
У Савелия на висках проступают капельки пота. Он действительно боится расслабленно стоящего рядом со мной Арена.
Вздохнув, выхожу вперед и вручаю пирожок Савелию.
— Приятного аппетита.
— Спасибо! — прижимая добычу к груди, Савелий поспешно отступает к столовой.
— Света где? — спрашиваю вдогонку.
— Да она там с философией парится, все зачет получить не может. Это на третьем этаже в закутке...
— Поняла, где, спасибо.
Савелий с неожиданной для его веса скоростью ныряет в столовую и прикрывает за собой дверь.
Философия... преподаватель по ней мне не нравился — мутный какой-то мужик, осыпающий все своей перхотью. Помнится, он тогда вещал, что философия — основа жизни и всех наук, и советовал не обольщаться тем, что предмет по недоумию вышестоящих идет как непрофильный, спрашивать он будет по всей строгости.
И Света, похоже, под эту строгость попала. Что странно: у нее хороший кругозор, соображает вроде неплохо.
Взяв Арена под руку, задумчиво жуя, веду его на два этажа выше. Институт построен в форме «п» с короткими хвостиками, так что аудитории в ответвлениях действительно будто в закутках. Эффект усиливается тем, что на косых переходах между центральными коридорами и коридорами ответвлений выставлены пальмы в кадках.
Мы проходим мимо кабинетов. Из-за некоторых дверей доносятся голоса, из-за одной — смех. Мерцает на стенах разноцветная мишура. Ею обмотали даже рамы акварельных пейзажей.
В переходе я выступаю вперед, первая захожу в ответвление коридора. Здесь чуть темнее, двери кабинетов из мореного дуба резко выделяются на охристых стенах. А сидящая в конце ряда стульев девушка в свитере такого же цвета, наоборот, будто теряется, растворяется в пространстве. Она сидит, уткнувшись в лицо ладонями. Кажется, не плачет. Но в ее позе сквозит глухое отчаяние.
По форме рук, по сережкам, фигуре почти сразу узнаю в ней Свету.
«Арен, подожди в соседнем коридоре», — отдаю ему остатки своего пирожка.
«Уверена?»
Уверена ли я, что выговариваться проще, когда над тобой не маячит незнакомый парень? Да.
Киваю.
Дождавшись, когда недовольный разлукой Арен скроется за пальмами, направляюсь к Свете. Присаживаюсь на корточки напротив нее.
— Свет, что случилось?
Вздрогнув, она откидывается на спинку стула. А глаза-то красные, губы искусаны.
— Лера? Ты вернулась из леса? — по ее лицу пробегает судорога. — Да, ты же была в безопасности, у тебя все хорошо.
С нее действие маяка не сняли. Как же я не подумала это проверить? Света растирает виски:
— Ты в порядке, в лес пошла, но была в порядке.
— Да, в порядке и вернулась. Все хорошо.
— Знаю, что хорошо. Просто... странно.
Еще бы не странно: в лес одна без документов и денег ушла, весь семестр не появлялась, но никого из деканата это не взволновало, и меня за прогулы не отчислили.
— Все хорошо, — повторяю я. — Я вышла из леса, доехала на попутке, училась в другом институте.
Почти правда ведь.
— Ой, это хорошо. — В глазах Светы мерцают слезы. — А я все тут... ненадолго, наверное.
— Что такое? Это из-за философии?
Она отчаянно кивает и зажмуривается, по щеке стекает слеза. В груди короткой вспышкой разгорается ярость, и выдыхаемый воздух становится горячим. Так, спокойно, речь всего лишь о проблеме с зачетом.
— Ты что, не выучила?
— В общем и целом я знаю, но этот... мудак зачет у меня не примет, — Света поспешно вытирает слезу. — Так и сказал. А без зачета к сессии меня не допустят, ты же помнишь, здесь с этим строго.
— Но почему не поставит? Чем ты ему не угодила?
Сцепив пальцы, Света отводит взгляд:
— Неважно, ты все равно не поможешь с этим Гаврилычем. Лучше расскажи, как дела в твоем институте?
Драконы ходят, оборотни из-за всплесков гормонов буйствуют, зомби могут подняться в любой момент, помощник ректора — демон... Но такое не расскажешь ведь.
— Нормально дела. Все как у всех. А о проблемах расскажи, вдруг помогу? Что он на тебя взъелся?
— Да неважно... — отмахивается она, кривя задрожавшие губы.
— Света, — строго обращаюсь я к ней. — Рассказывай.
Глаза у нее расширяются, унылое на грани слез выражение лица сменяется легким недоумением.
— Р-расказывай, — повторяю я.
— Он сказал, что поставит мне зачет, только если я приду за ним к нему домой.
Несколько секунд мне требуется на осознание, что подразумевается под таким предложением, и внутри вспыхивает огонь, я едва сдерживаю выдох и готовое вырваться с ним пламя.
«Арен, все в порядке», — поспешно предупреждаю, ощутив его беспокойство.
С трудом подавляю всплеск магии. Глухо спрашиваю:
— Света, ты обратилась к декану? Жалобу написала?
— Лера, декан — его мать, она сказала не наговаривать на ее сыночку.
— У них фамилии разные.
— Кажется, он сын от первого брака. Не знаю. И он не дурак, сказал это один раз, я даже записать не успела, а теперь он осторожничает, отрицает все, говорит так двусмысленно, что не прикопаешься, и зачет не ставит. Да и из-за жалобы этой ко мне остальные преподаватели хуже относиться стали.
— А если комиссии сдавать?
— Лера, ну какой комиссии? Я тему знаю достаточно для зачета по непрофильному предмету, меня как спросят по всей строгости, так и сяду в лужу. Выучить просто не успею — к другим экзаменам готовится надо. И тогда меня стипендии лишат, а она мне нужна сейчас очень.
— А Олег?
— Я ему не говорила: он в драку полезет, потом еще до суда доведут — совсем плохо будет.
Да, такой вариант развития событий никому не нужен. Я поднимаюсь:
— Света, давай зачетку.
— Зачем?
— Давай, — протягиваю руку.
Света колеблется, но надежда пересиливает, и она вытаскивает из сумочки зачетку.
— Так, — отыскиваю нужную страницу. — Что бы ни случилось, внутрь не входи.
— Как это?
— Особенно если Гаврилыч кричать начнет страшно — не входи.
