проталины и пробираясь ближе к нам. Кое-где горят сухие деревья, в лесу пахнет сыростью и горьким, удушливым дымом.
— Быстрее! Сюда! — мальчишки уже забрались в аэромобиль и отчаянно машут руками, а я с трудом отрываюсь от страшного и прекрасного в своем ужасе зрелища. Последняя защита рушится, последняя надежда на светлое будущее гибнет в огне.
Кидаю рюкзак в багажное отделение, отчего легкий на вид аэромобиль подскакивает и проседает, втискиваюсь на задний ряд и пытаюсь усидеть на жалких квадратных сантиметрах, зажатая между Севером и герметичной дверью. Ветер тем временем активирует панель управления, запускает дворник, сгоняя изморозь с лобового стекла, и оборачивается:
— Пристегнулись?
— Без шансов, шеф, — ехидничает Север, которому тоже слегка некомфортно между мной и Часовщиком, самым крупным среди нас. Стандартные аэромобили рассчитаны на троих: одно место спереди, для пилота, и два — сзади, как мы поместились вшестером — понять не удалось. Впрочем, удалось: оказывается, Сойка примостилась в ногах у Часовщика, а Варяг…
— А где Варяг?
Испуганно верчу головой, пытаясь найти в салоне знакомый резко очерченный профиль, но его нет.
— Ребята! Где Варяг?!
— А он в багажном, — хихикает Север, толкая меня в бок острым локтем. Видно, настроение у него с вечера улучшилось. — Сиди спокойно, ты мне ноги отдавила!
Время ползет ближе к полуночи, и я только теперь чувствую, насколько сильно устала. Голова болит после шумного и непростого вечера, ноги дают о себе знать, а от плавного полета укачивает. Прислонившись щекой к тонированному стеклу, я изредка проваливаюсь в сон и как будто через плотную пелену слышу шепот ребят, шум двигателя, свист и вой метели за окнами. Приоткрыв глаза, смотрю сквозь ресницы в профиль на наставника, который сжимает рычаг и сосредоточенно вглядывается в темноту, прорезанную двумя лучами ближнего света фар. Ветер совсем не красивый, но лицо у него приятное, как будто доброе, что ли. И взгляд — спокойный и теплый, что бы ни случилось. Только сейчас еще и тревожный.
Раньше мне страстно хотелось найти хоть какую-нибудь информацию об отце, узнать, кто он, кем стал, вспомнит ли он меня. Всего лишь какой-нибудь месяц назад я мечтала, чтобы мой папа был похож на моего наставника, но сейчас я понимаю: мне его не найти. Даже если спустя много лет я получу четвертую ступень и смогу раскрыть все свои архивы, в таком огромном мире искать человека по одним только имени и фамилии — все равно что иголку в стоге сена. Да и так ли это нужно? Восемнадцать лет отец не интересовался моей жизнью, дома я не видела ни фотографий, ни гифок с ним, мама на каждый мой детский и наивный вопрос прятала глаза и всякий раз говорила, что он уехал далеко-далеко. Я теперь понимаю, что он ее просто бросил, оказался не готовым к такой ответственности, как семья, и появление взрослой дочери спустя столько лет вряд ли его обрадует.
Да и мне самой, по правде говоря, меньше всего сейчас хочется ворошить прошлое и тонуть в воспоминаниях, среди которых, к слову, нет ни одного воспоминания об отце.
Аэромобиль ловко лавирует в редколесье, изредка задевая хвостовым отделом тяжелые заснеженные ветви, и снег с шорохом целыми сугробами падает вниз, взметаясь серебристо-белой пылью, похожей на растаявшее облако. Неожиданно снизу раздается громкий щелчок, весь корпус машины вздрагивает, мотор недовольно ворчит. Мы с ребятами валимся друг на друга, а Ветер крепче сжимает оба рычага.
— Держитесь!
— Что случилось?
— Не знаю!
Часовщик приобнимает испуганную Сойку, Север в темноте крепко сжимает мое плечо и пытается выглянуть в затемненное окно, но кроме снежной пыли, низких тяжелых туч, заснеженного леса и золотого пламени от Грани далеко внизу ничего нельзя увидеть. Там, между деревьями, в темноте чудится какое-то движение, но с высоты сложно разобрать. Тем временем аэромобиль снова вздрагивает, рычит, как раненый зверь. Наставник одной рукой резко выкручивает рычаг, и машина уходит в крутое пике, едва не врезавшись в ближайшую сосну.
— Что происходит?
— Держитесь! — повторяет Ветер, напряженно всматриваясь в темноту. Из-под кабины тянется струйка дыма, которая быстро увеличивается в объеме, и вот уже в тесном салоне можно почувствовать горьковатый запах.
— Мы перелетели Грань, — Ветер ненадолго оборачивается, не выпуская рычагов. — Похоже, стреляют с земли. Пригнитесь, если полетят стекла.
— А можем повернуть обратно? Или лететь быстрее? — явственно слышу, как голос Севера дрогнул.
— Поворачивать нет смысла, нас уже заметили. Быстрее нельзя, есть риск сжечь мотор. Надеюсь, что не топливный бак пробит.
Среди ребят слышен испуганный и встревоженный шепот. Громкие щелчки, отзывающиеся дрожью в аэромобиле, действительно больше всего похожи на выстрелы, и дым, тянущийся из-под кабины и становящийся все гуще и гуще, не предвещает ничего хорошего. Словно в ответ предупреждению, на лобовом стекле мгновенно обозначается трещина-паутинка, Ветер инстинктивно наклоняется, рукой прикрывая глаза от стеклянного крошева, и моментально теряет управление.
На запястье у него снова оживает связной браслет. На голограмме появляется дрожащая камера Фауста. Вместо приветствия или хотя бы привычного “прием” наставник шестнадцатого отряда ругается нехорошими словами, вся суть которых сводится к вопросу, почему мы задерживаемся и где нас носят черти.
— У нас ЧП, нарвались на десант, — Ветер старается казаться спокойным, но тревожный голос выдает его беспокойство. — Поврежден радиатор и, вероятно, двигатель.
— Вы сели? — кричит Фауст, пытаясь прорваться сквозь шум мотора, метели и отдаленные звуки выстрелов. — Где вы?
— Координаты не пробиваются, мы за Гранью. Пока в воздухе.
— Спускайтесь!
— Невозможно.
— Спускай! Иначе разобьетесь!
Снизу снова стреляют. Аэромобиль рыскает впотьмах, собирая хвостом все ближайшие сосны, и дымится, как будто у нас под ногами уже разыгрался нешуточный пожар. В моторе что-то явно барахлит, стучит при каждом движении рычага скорости.
— Связь кончаю, — торопливо обрывает Ветер. Следующие несколько минут он пытается удержать машину в плавном полете, но аэромобиль рычит, трясется всем корпусом и словно проваливается в воздушные ямы, выпуская клубы серого дыма. Наконец видимость становится нулевой, резким маневром вправо Ветер чудом избегает столкновения с макушкой дерева, и аэромобиль под углом падает в снег. Парни ругаются, Сойка сдавленно охает от резкого удара, а меня с размаху впечатывает в кресло пилота. Судя по ощущениям, мой несчастный нос опять разбит или даже сломан: становится трудно дышать.
Вокруг аэромобиля — густое и плотное облако дыма и снежной пыли, которая от жара растворяется прямо в воздухе и грязной моросью вперемешку с золотистыми искрами от Грани оседает на стекла машины. Сойка паникует, ощупывает ближнюю дверь, Часовщик с силой давит на ручку, но та не поддается.
— Дверь заклинило!
— Всем сидеть, —
