в сторону своей башни, где уже давно дожидалась меня мягкая постель.
Потому что все! На сегодня с меня хватит! Даже мое бездонное терпение имеет конец. Устала я. Не могу больше! Хочу в свою спальню! Выпить чашку травяного чая, смыть с себя восемьдесят восемь слоев пыли и грязи, смазать лечебной мазью множество мелких ссадин, порезов, царапин и укусов, которые остались на память об этой прогулке. Вымыть голову. Намазаться смягчающим и увлажняющим кремом с ног до головы.
Никогда бы не позволила себе подобный тон в разговоре с начальством, но после всего, что произошло… А ведь мне еще карабкаться на вершину самой высокой башни во всей этой гаргулецевой академии, лепрекон бы ее побрал!
— Может, отменить завтрашнюю пару по ксенобиологии? — бормотала я, поднимаясь по ступеням. Идея казалась все более и более заманчивой. Студенты и не подозревают, что преподаватели зачастую рады отменам занятий ничуть не меньше, чем они. Впрочем, ксенобиологию отменять нельзя. Непрофессионально это как-то. И мне нужно сделать что-то еще. Что-то очень важное вертится на границе рассудочной части мозга, но никак не желает показаться на свет.
Добравшись до башни, я плюнула на все и, наскоро смазав самые больные места мазью, рухнула в кровать. Ванна тоже подождет.
***
Утро началось с разгадок давних тайн.
Кажется, начинаю понимать, почему Визисерд сбросился с башни. Он устал каждый день ковылять по ступенькам туда и обратно, вот и решило проблему таким радикальным способом.
К такому выводу пришла я, когда, проснувшись, поняла, что чувствую свои ноги слишком хорошо. Они болели, ныли, стонали и возмущались. Право слово, умей они говорить, я бы услышала много новых непечатных выражений. Кое-как поднявшись, я поковыляла к туалетному столику. Надо привести себя в порядок.
Из отражения на меня взглянуло какое-то страшилище с бешеными красными глазами, бледной кожей, парочкой живописных синяков и растрепанной мочалкой рыжих волос. Взрослый человек. Профессор академии. А выгляжу так, словно валялась всю ночь в какой-то подворотне и с кикиморами пила протухший эль.
Так, ну что же, нет ничего, с чем не справится старая добрая магия. Где там моя старая добрая баночка крема «Смерть вампира»? В журнале писали, что от этого крема кожа становится настолько сияющей, что вампиры принимают ее за солнечный свет и умирают. Рекламная кампания, конечно, сомнительная, но крем, как ни странно, вполне приличный.
Крем нашелся не сразу. С большим трудом я отыскала его за тремя большими стопками непроверенных сочинений и незаполненных журналов. Нелегкая преподавательская доля. Даже в собственных комнатах я не могу избавиться от работы. Ее призрак все время здесь, витает где-то неподалеку.
Я нанесла крем, привела в порядок волосы, насколько смогла, и остаток утра потратила на поиски запасной пары очков. На каком-то этапе вчерашних приключений мои очки пали смертью храбрых. Запасная пара была не такой удобной, но лучше чем ничего. Еще бы знать, где они лежат! Однозначно, нужно будет сделать уборку вечером! Обязательно! Если, конечно, у нас еще что-нибудь не случится.
На занятия я, разумеется, отправилась голодная, уставшая и злая. Кажется, моих бедных студентов ждет сегодня внеочередной опрос, который скажется на семестровой оценке.
После первой пары ко мне подошла донна Первис.
— Профессор Маккой? — робко переминаясь с ноги на ногу, окликнула она.
Торопливо покидали аудиторию студенты пятого курса. Уж эти-то знают цену каждой минуте. Стоит лишь сказать «свободны» и их как ветром сдувает. Никакой толкотни в дверях, дружеских подзатыльников и прочих радостей юности. Еще не слишком взрослые, чтобы дурачиться, но приоритеты уже явно другие.
— Да, донна Первис? — терпеливо повернулась я к студентке, думая о бодрящем зелье и его несомненной привлекательности для молодых преподавателей, проведших весьма бурную ночь в лесу Холлерда. Эх, а ведь для таких, как милая донна Первис, бурная ночь это нечто совсем другое. Да и для меня так было когда-то. Музыка, танцы, закипающая в венах кровь и… А сегодня у меня слипаются глаза и болят икроножные мышцы. Тьфу ты!
— Профессор Маккой, — вновь сказала она.
Нет, так мы далеко не уедем. Ну, давай же, Первис!
Внешне я, разумеется, своего недовольства не выказывала. В конце концов, я профессор академии и должна проявлять снисходительность к маленьким слабостям студентов. Интересно, что же такого случилось, что отличница Первис так мнется? Может, решила все же осветить причины драки между Гаредосом, Мезенгардом и Кензари? Почему именно сейчас? Или все гораздо прозаичнее и юную отличницу интересуют вопросы для зачета, который будет через пару недель?
В пустой аудитории каждый шорох звучал оглушающее громко. Там, за дверью, шумела и бурлила академия. Хлопали двери, смеялись студенты, негромко ругался молоденький зеленый уборщик.
— Все в порядке? Если вам нужна конфиденциальность, можем продолжить разговор на кафедре.
— Да, нет, — с интересом теребя ремешок сумки, девушка покачала головой. — Нет, здесь нормально.Хорошенький носик слегка дернулся, взгляд зеленых глаз скользнул по моему лицу и вновь спрятался за густыми темными ресницами.
— Профессор, я расскажу, но пообещайте, что не будете их сильно наказывать! По крайней мере, Альфрика и Джвера! Они это не со зла, понимаете? Он вообще такой дурачок, просто хотел меня порадовать, понимаете? Вот и все! Ничего такого он не хотел. Просто не подумал! А Альфрик вообще рад ввязаться в любое гиблое дело. Не сидится ему на месте, понимаете? — она все тараторила и тараторила, а веснушчатый носик морщился и, казалось, донна Первис вот-вот разрыдается прямо в опустевшей аудитории. На всякий случай я нащупала в кармане мантии носовой платок. Доставать пока не стала. Я вообще старалась не делать ничего, что может сбить девушку и оборвать эту рваную исповедь. Сейчас мне нужно, чтобы она договорила. Нужно понять, что она хочет сказать.***
Пылинки медленно танцевали в воздухе, плавно опадая на пол аудитории. За дверью грохотала академия. Кажется, это место не создано для тишины. И тем приятнее порой ловить нечастые мгновения затишья, когда студенты и преподаватели мирно спят. На мгновение мне захотелось, чтобы настало одно из таких мгновений. Откровения донны Первис могли стать соломинкой, которую сегодня спина моего верблюда вынести не в состоянии.
Лира Первис умолкла, так и не сказав ничего важного. Она смотрела на меня с плохо скрываемой надеждой и непролитыми слезами в темно-зеленых глазах.
