они, видимо, никак не могли прийти к консенсусу относительно того, кто будет править Олимпом, Морским и Подземным миром. Да что уж тут говорить! Насчет того, что из этого останется существовать. Потому, что Арес, пожелавший реализовать все свои честолюбивые замыслы при помощи серпа, никак не мог знать, что больше всего Погибель Урана мечтает обратить все в ничто.
И вот он наконец поднялся — грузный, лохматый и краснолицый… только вместо ярости на его лице застыл страх. Смертельный страх.
Серебряная ухмылка серпа смотрела из его глаз.
— Оно во мне, — пробормотал Арес (Арес?), утирая пот со лба. Не следовало, конечно, делать это рукой с серпом, он тут же оставил Неистового без половины прически (спасибо что не черепушки!). — Оно внутри…
— А как ты хотел? — усмехнулся Аид, ехидно наблюдая за тем, как шатается, хватаясь за воздух, упитанная туша.
— Помоги… — в голосе странно смешались страх и мольба, по мясистому лбу градом катился пот.
— С чего вдруг? — притворно изумился Аид. — Если моему идиоту-племяннику я еще мог бы помочь — пожалуй, только из родственных чувств — то тебе точно не собираюсь.
У Ареса подкосились колени, он грузно шлепнулся на землю, и серебро — уже не грозное, хищное, алчное, а трясущееся от страха — с мольбой выглянуло из его глаз, заговорило его губами:
— Хозяин… пожалуйста…
Аид при всем желании не мог сочувствовать этой твари.
— А что ты думал, залезешь в Ареса и будешь пожирать всех направо и налево? Ты думаешь, я не понял, что ты от меня так легко отцепился, потому что нацелился на племянника? Аид он, конечно, Безжалостный и Ужасный, но толку от него ноль, раз в жизни покормил мойрами и засунул в подвал? А Арес, он куда кровожадней, детей поедает десятками, только про черную дыру у него в желудке ты, наверно, забыл?
— Не подумал… не подумал, — прозвенел-проскулил серп толстыми губами Неистового.
Он уже падал, выскальзывал из Аресовых глаз в самое чрево войны, проваливался в тот самый мир, откуда так просто вырвался. Там, в сердце всепожирающей черной дыры, в маленькой субреальности внутри Аресова желудка, его ожидало забвение.
Голодное, оно потирало лапы, собираясь пожрать Кронов серп и тем заполнить свою бесконечную воинственную пустоту. У серпа не было ни единого шанса выбраться. Он слишком поздно понял, что, оказавшись внутри Ареса, неизбежно окажется в чреве войны, которое было на десять процентов Аресовым желудком, и еще на девяносто процентов — чем-то иным. Неистовый не владел и не управлял этим местом, он вообще как бы оставался снаружи, и серп провалился во чрево войны в одиночестве.
А без хозяина он был совершенно беспомощен.
— Тебе без меня не справиться, — проскулил серп в последний раз, соскальзывая в чрево войны.
— Я больше боюсь не справиться с ТОБОЙ, — ответил Аид исчезающему серебру.
Всепожирающая черная дыра вытягивала серебро из Аресовых глаз. Физическое воплощение серпа, зажатое в его пальцах, размягчалось и впитывалось в кожу.
Обнаженный волосатый живот с хлюпаньем раздулся, принимая в себя Уранову Погибель… и Арес с недоумением уставился на свои пальцы:
— А где серп?
— Вообще-то ты его сожрал, — злорадно сказал Владыка. — Не помнишь?..
— Я помню, как в мои руки хлынула невероятная мощь, — медленно заговорил Арес, — и какой-то голос в моей голове предложил всех убить. Он… пел, да, пел что-то про небытие… я согласился… и все. Ой, мой живот….
Он хлопнул себя по раздувшемуся пузу, и оно вдруг сжалось до нормальных размеров, а из на мгновение раскрывшегося крестообразного разреза выплеснулся жидкий металл. Аид перехватил двузубец на случай, если лужа захочет собраться в серп, но нет. Уранова погибель окончательно и бесповоротно исчезла в чреве войны — которое, кажется, уже не могло поглощать что-то материальное. Даже адамантий кронового серпа.
Не дожидаясь, пока Арес очухается, Аид схватил его за доспех и подтащил к берегу Флегетона с решительным:
— А сейчас ты будешь жрать лаву!..
Неистовый, который еще не совсем отошел от потери серпа, не сопротивлялся, и Владыка, пожалуй, реализовал бы свой план насчет лавы, если бы сзади его не окликнули:
— Не надо! Не надо, пожалуйста!..
Аид застыл, и Арес застыл вместе с ним — кончик его носа почти касался бурлящей лавы.
Это ощущалось как удар в спину — или даже похуже.
— Кто это сказал? — мгновенно остывшим до температуры замерзания воды в Стиксе голосом произнес Владыка.
Он обернулся, продолжая держать висящего Ареса за ногу, и смерил пристальным взглядом набежавшую толпу.
Геката в драных одеждах, с решительным выражением всех трех лиц.
В кои-то веки радостный — даже не просто радостный, ошеломленно-счастливый Гермес в сандалиях с подпаленными крылышками.
Танат с подбитым глазом и Макария с неизменным энтузиазмом на лице.
Три живые амазонки, на безопасном расстоянии ожидающие дальнейшего развития событий, и примкнувшая к ним тень Медузы Горгоны.
Трепещущий куцыми крылышками Эрот в обнимку с Антеросом.
Почему-то потупившие взгляд Пофос и Гармония.
И упрямо вскинувший подбородок Фобос:
— Пощади его, умоляю! Пожалуйста!
Нет, таким голосом нельзя бы ни умолять, ни просить — только требовать свое. И Фобос требовал пощады для своего отца.
У Аида вдруг пересохло в горле: ужасно захотелось наколдовать себе чашу кумыса или даже чего покрепче.
— По какому праву?.. — начал он. — По какому….
По какому праву ты просишь пощадить своего отца меня — того, кто скинул собственного отца в Тартар, предварительно расчленив на куски? Потому, что твой отец проглотил тебя, как мой проглотил меня, но ты своего простил, а я — нет, и поэтому ты имеешь право просить? И это прощение в мгновение ока делает тебя героем, а меня чудовищем…
Так неужели ты смеешь надеяться, что чудовище удовлетворит твою просьбу?
— Я понимаю, что ты имеешь право покарать его так, как пожелаешь, я просто прошу назначить ему другую кару, — запинаясь, заговорил Фобос, — чтобы мы с Деймосом могли разделить ее…
Ладно, вместо того, чтобы рубить Крона на куски целиком, отрубим ему левую ногу, ну и еще по руке отрубим себе, и скинем все это в Тартар, чтобы, так сказать, разделить с отцом кару.
— Владыка, прошу тебя!.. Он наш отец!..
Фобос, а за ним и Деймос, упали перед Аидом на колени. А Арес, который, кажется, очухался до того, чтобы хотя бы осознавать, что происходит, забормотал что-то вроде «не смейте».
Аиду стало хреново — настолько, что захотелось уже не кумыса выпить, а пару глотков из Леты, чтобы хотя бы ненадолго погрузиться в блаженное забытье.
Он искренне не понимал, почему до сих пор
