Обязательная «пси-про»… Сказать, что Яромир был потрясен, значит — не сказать ничего. Однако, у него появился вопрос:
— Откуда Вы знаете об этом, мой генерал? Это ведь дела амиров…
Инсар снова усмехнулся.
— Можно сказать, что у меня есть свои люди в Амирате.
Черт, этого Яромир и опасался!
— Значит, опять власть амиров? — разочарованно хмыкнул он. Это была дерзость, да и фиг с ним! Свалить одного амира, чтобы посадить на его место другого… Стоило ли трудов?!
— Нет! — отрезал Инсар. — Их время кончилось. Амиры нужны нам, нужны Элпис. Их ум, их знания — без этого не обойтись. Но решающее слово будет на этот раз за нами. Мы возьмем власть в свои руки и этими руками построим новый мир.
… «Новый мир»… Он объяснил это своим ребятам. Мог, конечно, ничего не говорить, они в него верили, пошли бы за ним куда угодно. Но он должен, обязан был объяснить, ради чего они будут убивать таких же парней, в такой же форме. И они поняли, и убивали…
Пришлось уничтожить всех до единого — Алег не хотел сдаваться. А бедолаги-охранники, кажется, не чувствовали ни боли, ни страха… а может, так и было… Продолжали стрелять, когда в них уже чуть не по десятку пуль сидело, продолжали, истекая кровью, защищать эту сволоту, превратившую их в живые машины для убийства…
Алег был жив, когда Яромир подошел к нему, не ранен даже. Выбрался из-под трупа охранника, который закрывал его своим телом, глянул на Яромира… Идеальное узкое лицо, высокомерный взгляд — как на быдло, как на мусор под ногами. «Если не будет другой возможности…» — так напутствовал Инсар.
— Не будет, — произнес Яромир. И выстрелил Алегу Дин-Хадару в лоб. — Для этих нет и не будет другой возможности.
Парни выходили из Дворца в молчании. Не было радости от такой победы. Кого постреляли-то? Бедняг, чье сознание изуродовали чертовы амиры.
Яромир связался с Инсаром.
— Кончено! — доложил он.
— Значит, все, — подвел итог Инсар. — По крайней мере, все, кто представлял опасность.
«Не все» — подумал Яромир.
— А как же Дани Дин-Хадар?
— Дани? — Инсар удивился. — По данным службы информации космопорта, он вылетел вчера на Доминго. Точнее узнать было нельзя, амиров не проверяют… У тебя есть другие данные?
— Есть, — ответил Яромир. И рассказал.
— Значит, ты выяснил, что он прячется у своей сучки… А ты уверен, что это был он? — Инсар всё ещё сомневался.
— Я его до смерти не забуду, — о, да, Яромир был уверен!
— Хорошо, — генерал размышлял вслух. — Его отец у меня в руках, он выдающийся ученый. Впрочем, Дани тоже, насколько мне известно. Их можно было бы использовать обоих. Но вдвоем, вместе, они будут намного опаснее. Я бы предпочел вообще обойтись без Дин-Хадаров… Нет, лучше не рисковать. И пусть Айгор думает, что его сын сбежал…
— Что это значит? — не понял Яромир.
Инсар коротко рассмеялся.
— Это значит, что я дарю его тебе, Шоно. Можешь делать с ним всё, что вздумается. Только… Шоно, я уже сказал, что его отец мне пока нужен, так что, ты это… приберись потом за собой. Понял?
— Понял! — куда уж понятнее…
* * *
Громкие грубые голоса, взрыв хохота, испуганный вскрик Эстэли…
Дани рывком вскакивает с кресла, бежит к двери, но… они уже входят в гостиную. Солдаты, человек десять, может, больше. От них разит алкоголем, Дани делается дурно от одного только запаха, на них грязная обувь и одежда — копоть и кровь, у них злые глаза и злые усмешки.
Рот Дани вдруг переполнился слюной и резко кольнуло в груди… Первый укол страха, не испуга, не опасения, а настоящего животного страха, какого не должно быть у амиров. Но он ещё в силах преодолеть, взять под контроль…
— Немедленно прекратите! — ровным голосом приказывает он. Он привык приказывать, и распоряжения его всегда мгновенно выполнялись.
И сейчас… солдаты смолкли, замерли, нерешительно переминаясь с ноги на ногу. Они привыкли повиноваться таким, как Дани, и привычку эту не вытравишь в одночасье.
А Дани уже хочет скомандовать: «Убирайтесь отсюда вон!», он уже верит, что они послушаются и уйдут, что всё на этом закончится. Но тут в комнату входит… тот… хищник… майор Шоно. Он медленно подходит к Дани, смотрит ему в глаза жестким немигающим взглядом чуть прищуренных глаз, смотрит, не отрываясь. И страх возвращается, уже не единичным уколом, а сразу сотнями игл, что впиваются в Дани, и ему нечем защититься, некуда спрятаться от этого холодного жуткого взгляда, от ощущения неумолимой враждебной силы, которая исходит от этого человека, эта сила вот-вот сомнет, раздавит Дани.
Губы майора изгибаются в усмешке — победной, презрительной.
— Мы исполнили свой долг, — негромко и очень спокойно произносит он. — А теперь хотим развлекаться. Достойный амир не откажется развлечь усталых защитников Родины?
Наверное, надо что-то сделать, сказать… Но Дани не знает, что говорить, что делать, он впервые в жизни так напуган, растерян, сбит с толку. И больше всего на свете ему хочется оказаться как можно дальше от этого места, которое ещё недавно было таким уютным, от этого страшного человека, который — Дани это чувствует — хочет причинить ему вред, хочет сделать с ним что-то… кошмарное, отвратительное, о чем Дани даже подумать боится… А голос, противный голос поселившегося внутри страха, нашептывает абсурдное: «Веди себя тихо, тогда, может, всё обойдется». Но это неправда, в беспощадных зеленых глазах Дани читает: «Не обойдется, что бы ты ни делал, уже слишком поздно!»
Страшный майор подошел вплотную, протянул руку обманчиво-осторожным движением, пальцы сначала прикоснулись к груди Дани… Он отшатнулся было, и тут же майор схватил, скомкал в ладони тонкий синий шелк рубашки, а потом с силой рванул вниз — ткань затрещала. Ещё один рывок, и ещё… Разорванная рубашка упала на пол.
Это словно явилось сигналом для остальных. Один многозначительно присвистнул, другой отпустил похабное замечание — и вот они уже снова грубая и злая пьяная стая. Обступили кругом, но пока не подходят ближе, пока не трогают. Как будто ждут… разрешения?
И Дани замер, точно скованный, обездвиженный немигающим взглядом майора. Обхватив себя руками, будто пытаясь закрыться таким образом от похотливых взглядов и сальных шуточек, он всматривается в прищуренные зеленые глаза, стараясь понять, увидеть назначенный ему приговор. «Он знает, что мне страшно» — понимает вдруг Дани. — «Он нарочно медлит, он наслаждается моим страхом. И своей властью надо мной. Но вдруг… А что, если ему недостаточно просто напугать и унизить?..»
В этот момент из прихожей раздаётся шум, ругань и отчаянные крики Эстэли. Крики боли. И Дани будто очнулся, разом сбросил с себя оцепенение, рванулся к двери… И тут же несколько пар сильных, цепких рук схватили за плечи, за руки, за рассыпавшиеся в беспорядке волосы, отшвырнули обратно, прямо в другие руки, не менее сильные и цепкие… А Эстэли всё кричал. И крики его заглушали страх, Дани отбивался — нелепо, неумело — но он был сильным и гибким, он уворачивался, бил по тянувшимся к нему рукам. Ему почти удалось добраться до выхода… Он не знал, что будет делать, когда доберется, он просто хотел быть сейчас рядом с Эстэли, он в ответе за него, он обещал, что всё будет хорошо, что нечего бояться… Эстэли слишком чувствительный, он так боится боли…
