Комната была погружена в полумрак, но заливающая ее предрассветная синева говорила о том, что ночи еще недолго быть полновластной хозяйкой. Сглотнув сухую тяжесть, я повернула голову и обнаружила, что мою руку в самом деле держат в своей ладони. Наверное, если бы во мне были силы, я бы удивилась, сейчас же просто смотрела на Хьяртана, который, по всей видимости, задремал в придвинутом к моей кровати кресле. Я снова перевела взгляд на наши соединенные пальцы, слегка шевельнула ими, и его величество тут же вскинул голову.
— Ливия, — хрипло, со сна — как бывает, когда выныриваешь из него внезапно, произнес он. — Вы очнулись.
Я уловила в его голосе нотки облегчения и поинтересовалась:
— А что, могла не очнуться?
Его ладонь сжала мои пальцы чуть сильнее и тут же расслабилась. Впрочем, это не помешало ярости отразиться на его лице.
— Свечи в вашей комнате подменили. Фитили пропитали редчайшим ядом, оммар-оз’эрт. Он создается из крови гротхэнов.
Ладно, предположим, если бы меня попытались отравить чем-то попроще, легче бы мне точно не было, но разве…
— Разве кровь гротхэнов не застывает сразу после их смерти?
— Застывает. Превращается в лед, теряет свои свойства. Ни одного плененного гротхэна за последние два столетия в Драэре не было.
— Сколько же этому яду лет?
— Много. — Хьяртан помрачнел еще сильнее. — Ливия, простите меня.
Я приоткрыла рот, но потом только головой покачала.
— Может быть, я умерла и брежу?
Он улыбнулся моей шутке. На миг. А после помрачнел снова.
— Этого я бы себе точно никогда не простил. Впрочем, простить то, что вам пришлось пережить… — Он сжал зубы, на скулах заиграли желваки. — Я мог бы опоздать на пару минут, и тогда…
Снежный не стал договаривать, и без того становилось понятно, что тогда мы бы с ним уже не разговаривали, а мой брат узнал бы обо всем только утром. О том, что он снова стал сиротой. При мысли об этом меня основательно пробрало, настолько, что я невольно повысила голос:
— Удалось выяснить, кто это сделал?
— Служанка, которая принесла свечи, мертва.
Я приложила руку к губам.
— Но я это обязательно выясню, Ливия. Никто не смеет причинять боль моим близким.
Вот теперь впору было действительно открывать рот, как деревенской простушке, но я настолько навпечатлялась за последнее время, что даже заявление от Снежного приняла, как факт. В конце концов, этот мужчина меня спас… опять. Он сделал моего брата счастливым. Он исцелит его — точнее, его исцелит его лекарь, но это дело десятое.
Но даже если убрать все это как вполне очевидное, никто не заставлял его сидеть рядом со мной сейчас и ждать, пока очнусь. Он вполне мог оставить рядом со мной Каэтана или его помощника, или даже Дороту пригласить, но пришел сам. Не просто пришел, он сидел и держал мою руку в своей… наверное, все это время.
Нужно быть совсем слепой, чтобы не видеть его ко мне отношения. И, пожалуй, своего к нему тоже. Возможно, мне просто стоит попробовать… дать нам шанс не расстаться врагами?
— Сейчас допрашивают всех, кто общался с ней за последнее время, — продолжил он, а я неожиданно даже для себя произнесла:
— Как думаете, у нас с вами есть шанс общаться так, чтобы при этом ни один из нас не был при смерти?
Хьяртан приподнял брови, улыбнулся, а после все-таки не выдержал и рассмеялся. Удивительно, какой у него был заразительный смех. Я недолго держалась, прыснула тоже, а после хохотала как сумасшедшая, вытирая выступившие на глаза слезы.
— Вы удивительная девушка, Ливия, — произнес он, отсмеявшись. — Только вы можете шутить после того как вас чуть не отравили.
— Но не отравили же, — резонно заметила я. — Так что мне, теперь совсем не шутить?
Мы замолчали, вглядываясь друг в друга, и я окунулась в мысль, что за эту ночь мы стали значительно ближе, чем, кажется, за все время нашего знакомства. Вот как такое объяснить? Ты смотришь на мужчину и видишь один образ: резкого, жесткого правителя, которому наплевать на чувства, для которого важна только власть, а потом он раскрывается с таких сторон, о которых даже подумать не могла.
— Зачем вы за мной пошли? — спросила я. — Оставили гостей…
— А почему вы спрашиваете, Ливия?
Как бы это еще объяснить, чтобы не позволить лишнего. Себе. Своему сердцу, которое, кажется, окончательно сошло с ума и бьется, как сумасшедшее. Или это последствия отравления?
— Мне просто интересно.
— Просто интересно, — он усмехнулся, и я еще отчетливее увидела залегшие под его глазами темные круги. Это основательно встряхнуло и вернуло в реальность: ему было нехорошо еще вчера, на балу. Потом он всю ночь просидел со мной, а сейчас… Сейчас даже не спрашивает и не говорит ничего, хотя может просто наклониться и взять мою силу. Она ведь ему нужна.
— Просто интересно, — подтвердила я. — Что вы скажете, если я попрошу вас меня поцеловать?
Кажется, я никогда не видела его снежное величество таким удивленным. Если не сказать изумленным, хотя он тут же снова нацепил свою маску, подо льдом которой трудно что-либо угадать, и произнес:
— Сейчас это не лучший вариант для вас, Ливия.
— Не лучший вариант для меня? Или для вас? Боитесь, что я снова упаду в обморок, и мы продолжим традицию наших свиданий в постели?
Гм, звучит. Я даже покраснела слегка после того, как это сказала, а Хьяртан покачал головой:
— Вы не перестаете удивлять, Ливия.
— И не говорите… Сама себе удивляюсь, но близость смерти — она здорово проясняет мысли и позволяет на все посмотреть под другим углом. Вот вы, например, себе не простите, если со мной что-нибудь случится, а я — если с вами. Поэтому похоже, нам придется как-то договориться.
Выпалив все это, я даже дыхание затаила: что ответит? Снова наденет свою ледяную броню или…
— Я не стану вас целовать после того, как вас чуть не отравили.
— Если вы меня не поцелуете, вас поцелую я. И потом вам придется мучиться совестью еще и за то, что вы заставили девушку после отравления напрягаться. Тянуться к вам… бегать за вами по комнате, ловить и целовать! — последнее я выдала почти возмущенно, хотя возмущения во мне не было ни капли. Настойчивости — пожалуй, да. Я в самом деле была намерена бегать за ним по комнате, потому что если я не поцелую его сейчас, он упадет прямо здесь.
И будем мы с ним рядышком лежать.
— Зачем вам это? — Он пытливо заглянул мне в глаза.
— Потому что не хочу объяснять вашим воинам, почему в моей комнате бездыханное тело его величества, — хмыкнула я. — Ну а если серьезно, я просто хочу вас поцеловать. Такой ответ вас устроит?
Почему-то сказать это было сложнее всего. Но еще сложнее оказалось признать, что это правда, а не ухищрение просто для того, чтобы он меня поцеловал.
Дожили! Уговариваю Снежного меня целовать…
Мысль оборвалась вместе с состоявшимся все-таки поцелуем, на который я, признаться, уже не надеялась. Нежным и властным, захватывающим и выпивающим остатки сомнений из глупой меня, которая решила, что… А, неважно! Я подалась вперед, навстречу жестким губам и колючей магии, ударившей в меня, на которую моя собственная сила привычно отозвалась солнечным теплом. Хьяртан оторвался раньше, чем я успела это ощущение распробовать. Распробовать по-настоящему, не сопротивляясь всеми фибрами души, не пытаясь его оттолкнуть или спасая его жизнь.
Просто целуя…
Оторвался он от меня с трудом, это было видно по его лицу: по разгорающемуся в глазах голоду, голоду мужчины по женщине. По внезапно пересохшим губам, которые он плотно сжал, чтобы не повторить то, что только что было.
— Куда же вы? Я еще ничего не поняла.
— Это не шутки, Ливия. — Его Снежность был серьезным. Серьезнее некуда. — Я не намерен рисковать вашим здоровьем.
— Даже ради своего?
— Даже ради своего, — он нахмурился.
— Не хмурьтесь, — попросила я, касаясь кончиками пальцев залегшей между бровями складки. — Вам не идет.
