Мой нос уловил запах шафрана, кардамона и розового масла, исходивший от медного заварочного чайника, стоявшего на столе перед диваном.
Яркое солнце играло на светлом мраморном полу озорными солнечными зайчиками, отражаясь от прозрачной поверхности армуда. Я невольно зажмурилась, ослепленная его лучами и сочной зеленью сада.
– Джахан, – я подошла к нему сзади и прильнула к его спине, свесив ему на грудь руки и уткнувшись носом в ложбинку между шеей и ключицей. От его кожи исходил такой знакомый и такой приятный аромат сандала, мандарина и мускуса, что я не удержалась и прижалась губами к широкой пульсирующей вене, выступающей под кожей.
– Рамаль, – он повернулся и поцеловал меня в висок, – ты проснулась, моя страстная дикая кошка? – Он улыбнулся: – Изящная пума одолела свирепого льва!
Я со смехом отстранилась от него, обошла диван и села рядом.
– Просто лев держит кошку на коротком поводке: куда он идет – туда и она, в какую сторону он склонится – и она туда же. А если лев падает, поддавшись притяжению любви, то кошка неизбежно оказывается сверху!
Он улыбнулся уголками рта и положил ладонь мне на колено. Боже! Почему каждое мое утро не может быть таким? Почему каждый мой день – борьба?
– Я приказал накрыть завтрак на террасе. Сейчас нам принесут свежий творог с медом и орехами, фрукты и хлеб. Ты должна хорошо питаться. Следи за своим здоровьем и не забывай, что ты носишь под сердцем будущего шахзаде! – он говорил ласково, но в то же время строго, как заботливый учитель с подающим надежды учеником.
– То есть жареных куропаток больше нельзя? – я обиженно поджала губки и захлопала ресницами.
Джахан засмеялся. От его улыбки мое сердце трепетно сжалось, а затем растеклось от нежности.
– У тебя прекрасный аппетит, значит, ребенок развивается хорошо! – снисходительно ответил он на мой вопрос, тактично избежав прямого запрета на поедание столь любимых мной куропаток.
Я тяжело вздохнула, демонстрируя легкую степень разочарования из-за новых гастрономических ограничений, и положила голову ему на плечо.
За спиной послышались мягкие крадущиеся шаги слуг, и через минуту стол перед нами ломился от яств.
– Почему нам нельзя вместе встречать каждое утро? – спросила я, проглотив очередную ложку хрустящего козьего сыра с орехами и медом. В Краснодаре такой точно не купишь.
– Это традиции. Мужчины и женщины должны жить раздельно. День – для государственных дел, ночь – для любви. Любовь не должна мешать управлению государством.
– А утро?
– А утро – время свежих мыслей и ясного ума.
– Разве я затуманиваю твой разум? Или сбиваю с нужных мыслей?
– Ты радость, Рамаль! – он с любовью посмотрел в мои глаза. – Но рядом с тобой я забываю, что я правитель государства Сефевидов. А этого делать нельзя ни в коем случае. Мои ошибки могут слишком дорого обойтись Персии.
– Я буду тихой, как мышка, – начала я канючить, прижавшись к нему всем телом, – просто позволь мне засыпать и просыпаться в твоих объятиях!
– Посмотрим, – добродушно бросил он, – нужно посоветоваться с лекарями. Твое положение вскоре станет таким, что мы не должны будем делить ложе до рождения ребенка.
Об этом-то я и не подумала. Чертов гарем! Не сомневаюсь, как только лекари запретят мне заниматься любовью (а уж шахская маменька позаботится, чтобы это случилось как можно скорее), хазнедар по ее приказу начнет подсовывать новых девок ему в покои.
– Что значит, запретят делить ложе? – я наигранно вскинула брови, изображая, что ничего не понимаю, – нам совсем нельзя будет видеться?
– Конечно, можно. Но ночи мы должны будем проводить порознь.
– И как долго длится эта разлука?
– Обычно два-три месяца перед родами.
– Но ведь это так долго! – воскликнула я, не удержавшись.
– Ты не успеешь соскучиться, время пролетит незаметно, – ответил он отеческим тоном, заставив меня внутренне застонать от обиды.
– Соскучусь! Еще как! А вот будешь ли ты скучать? – я прикусила губу, чуть не выдав пару-тройку отравленных ревностью фраз.
– Государственные дела не дадут мне скучать, – нахмурившись, ответил падишах.
«Дела или девушки?» – подумала я про себя, насупив брови.
– Наша казна стремительно пустеет из-за постоянных конфликтов с османской армией, нам нужны новые рынки для торговли, чтобы пополнить казну деньгами от пошлин, – важно заговорил Джахан, словно я и правда была одним из его визирей и участвовала в заседании дивана. Признаться, мне польстило, что он решил поделиться со мной такими мыслями.
В этот момент где-то в саду, под нашим балконом, заиграл музыкальный инструмент, звучание которого напомнило мне флейту. Только звук был гуще и протяжнее. Мелодия была очень нежная, светлая. Она лилась, точно дождь на изнемогающую землю, обволакивала и укутывала в свои объятия. У меня мурашки побежали по коже.
Я встала с дивана и подошла к ограде балкона, чтобы посмотреть – кто этот искусный музыкант, решивший подарить нам столь приятную мелодию ранним утром.
Я посмотрела вниз в поисках фигуры с флейтой и, заметив сына хана Алтана, широко улыбнулась. Судьба благосклонна ко мне.
Этажом ниже располагались покои Эфсуншах. Я посмотрела на ее балкон и увидела, как она стоит, вцепившись своими тонкими белыми пальцами в балюстраду, и плачет, не отводя взгляда от Далата.
В руках у молодого человека был духовой инструмент – тоненькая трубочка из дерева с маленькими отверстиями, которые он поочередно зажимал пальцами.
Я кожей ощутила движение за спиной, и через секунду тяжелая рука Джахана легла на мое плечо.
– Это лимб, – тихо сказал он, – правда, звучит очень красиво? Напоминает флейту.
– Какая грустная мелодия, – ответила я, пустив скупую театральную слезу, – словно он признается в любви девушке, которая никогда не будет его возлюбленной.
– Отчего у тебя такие печальные мысли, Рамаль? – он с беспокойством посмотрел в мои глаза, – позволь мне осушить твои слезы, – его губы начали нежно целовать мое лицо, – что мне сделать, чтобы ты снова улыбалась?
– Джахан, ведь любовь соединяет сердца, она не выбирает, чью душу поразить своими стрелами. Так позволь влюбленным слиться в единое целое! – с жаром ответила я.
– О чем ты говоришь? Разве в этом дворце кто-то страдает от любви? – он удивленно склонил набок голову.
– Так и есть, мой падишах, – я взяла его за руку и посмотрела в его глаза, пронзая их немой мольбой, – один несчастный влюбленный сейчас перед тобой. Это не звуки лимба мы слышим, это плачет его душа!
– Но кто же его избранница? О ком он тоскует?
– Посмотри сюда, – я жестом указала ему на фигуру Эфсуншах.
