— Елена! — прокричал Стефан и мысленно, и голосом.
«Стефан», — подумала она.
Под ней нарастала Сила, в то время, как ошеломленные глаза Катрины сфокусировались. Ее рот гневно искривился, клыки вырвались наружу. Они были такими длинными, что врезались в нижнюю губу. Этот перекошенный рот открылся в завывании.
Неловкая рука Елены нащупывала горло Катрины, и пальцы сжались на прохладном металле ее голубого ожерелья. Она дернула изо всех сил и почувствовала, как цепочка поддалась. Елена попыталась сорвать ее, но ощутила, что ее пальцы были толстыми и непослушными, а Катрина исступленно цеплялась своей когтистой рукой за ожерелье. Оно быстро исчезло в тени.
— Елена! — опять позвал Стефан полным ужаса голосом.
Елена чувствовала, как будто ее тело было заполнено светом. Как будто она была прозрачной. Только свет был болью. Перекошенное лицо Катрины, лежащей под ней, взглянуло прямо в зимнее небо. Вместо воя раздался пронзительный крик, который поднимался все выше и выше.
Елена попыталась отодвинуться, но у нее не было сил. Лицо Катрины раскололось, с треском открываясь. Поток огня вырвался оттуда. Крик достиг своего пика. Волосы Катрины были в огне, а кожа почернела. Елена чувствовала везде огонь, — и сверху, и снизу.
Затем она ощутила, как что-то схватило ее, схватило ее за плечи и сдернуло подальше. Прохлада тени была словно ледяная вода. Что-то повернуло ее, укачивая.
Она увидела руки Стефана, покрасневшие там, где на них попало солнце и кровоточащие там, где он порвал их, освобождаясь от веревок. Она видела его лицо, видела, что оно полно ужаса и печали. Затем ее глаза затуманились и больше она ничего не видела.
Мередит и Роберт били по вымокшим в крови мордам, которые проталкивались через дыру в двери, а затем остановились в смятении. Зубы прекратили хватать и рвать. Одна морда судорожно дернулась и сдвинулась с дороги. Продвигаясь боком, чтобы посмотреть на других, Мередит увидела, что глаза у собак были молочно-белыми и тусклыми. Собаки не двигались. Она посмотрела на Роберта, который стоял запыхавшись.
Из подвала больше не было шума. Все было тихо.
Но они не смели надеяться.
Сумасшедший вопль Викки остановился, как будто его обрезали ножом. Собака, которая погрузила свои зубы в бедро Мэтта, напряглась и конвульсивно вздрогнула; затем ее челюсти отпустили его. Судорожно вдыхая, Бонни повернулась, чтобы посмотреть поверх затухающего огня. Света было достаточно лишь для того, чтобы увидеть тела других собак, лежащих снаружи, там, где они упали.
Бонни и Мэтт склонились друг к другу, растерянно оглядываясь вокруг.
Наконец-то снег перестал идти.
Елена медленно открыла глаза.
Все было очень ясно и спокойно.
Она была рада, что вопль прекратился. Он был плохим; он причинял боль. Теперь боль ушла. Елена чувствовала, как будто ее тело снова было заполнено светом, но в этот раз не было никакой боли. Это было так, словно она парила, очень высоко и неторопливо, в потоках воздуха. Она почти почувствовала, что у нее вообще нет тела.
Елена улыбнулась.
Когда она поворачивала голову, ей не было больно, это, наоборот, усилило чувство свободы и парения. Девушка увидела на полу, в прямоугольнике бледного света, тлеющие останки серебристого платья. Пятисотлетняя ложь Катрины, наконец, стала правдой.
Итак, ничего с этим не поделаешь. Елена оглянулась. Она больше не хотела никому причинить боль, и ей не хотелось впустую тратить время на Катрину. Было столько более важных вещей.
— Стефан, — сказала она, вздохнув, и улыбнулась.
О, это было прекрасно. Должно быть, вот так себя чувствуют птицы.
— Я не хотела, чтобы все так обернулось, — произнесла Елена с легкой печалью.
Его зеленые глаза были мокрыми. Они снова наполнились, но он улыбнулся ей в ответ.
— Я знаю, — сказал Стефан. — Я знаю, Елена.
Он понял. Это было хорошо; это было важно. Теперь так легко видеть то, что было действительно важно. И понимание Стефана для нее значило больше, чем весь мир.
Ей казалось, что прошло так много времени с тех пор, как она по-настоящему смотрела на него. С тех пор как она уделяла время, чтобы понять насколько он был красив, с темными волосами и глазами, зелеными как листья дуба. Но сейчас она увидела это, и она увидела, что его душа сияет в этих глазах.
«Это стоило того, — подумала Елена. — Я не хотела умереть; я и сейчас не хочу. Но я сделала бы это снова, если бы мне пришлось».
— Я люблю тебя, — прошептала она.
— Я люблю тебя, — сказал он, сжимая их соединенные руки.
Странная, расслабляющая легкость мягко убаюкивала ее. Она едва чувствовала, что Стефан держит ее.
Она думала, что испугается. Но ей не было страшно, пока Стефан был с ней.
— Люди на танцах, теперь с ними будет все в порядке, да? — сказала она.
— Теперь с ними все будет хорошо, — прошептал Стефан. — Ты спасла их.
— Я так и не сказала прощай Бонни и Мередит. И тете Джудит. Ты должен сказать им, что я люблю их.
— Я скажу им, — ответил Стефан.
— Ты сама им об этом скажешь, — прохрипел другой голос, звучащий непривычно грубо.
Дамон растянулся на полу позади Стефана. Его лицо было изувечено, с полосами крови, но его темные глаза прожигали ее.
— Используй свою волю, Елена. Держись. Ты сильная…
Она нерешительно улыбнулась ему. Она знала правду. То, что случилось, просто закончило то, что началось две недели назад. У нее было только тринадцать дней, чтобы сделать все правильно, загладить вину перед Мэттом и сказать до свидания Маргарет. Сказать Стефану, что она любит его. А сейчас отсрочка закончилась.
Однако, не было смысла причинять боль Дамону. Она и Дамона тоже любила.
— Я попытаюсь, — пообещала Елена.
— Мы отведем тебя домой, — сказал Дамон.
— Еще не время, — мягко сказала она ему. — Давайте еще немного подождем.
Что-то случилось с бездонными черными глазами, и искра, горящая в них, потухла. И Елена увидела, что Дамон тоже знал.
— Я не боюсь, — сказала она. — Ну, если только чуть-чуть.
Ее одолевала сонливость, и она почувствовала себя очень удобно, как будто она проваливалась в сон. Окружающий мир ускользал от нее.
Боль у нее в груди усилилась. Елена не очень боялась, но сожалела. Так много вещей, по которым она будет скучать, так много всего, что она хотела бы сделать.
— О, — тихо сказала она. — Как забавно.
Стены склепа, казалось, таяли. Они были, как сухие серые облака, и там было что-то похожее на проход, словно открылась дверь в подземную комнату. Только это был проход на другой свет.
