Я уже говорила, что есть в нём что-то неуловимое от Егорушки? И в то же время несомненные фамильные черты дель Торресов выписаны узнаваемо и бесспорно.
Встав, он бережно перемещает кота в кресло и, как бы извиняясь, разводит руками. А потом, шагнув навстречу, умудряется обнять нас обоих одновременно.
— Ну, здравствуйте, дети.
Ослепительное сияние затопляет всё вокруг. Какое-то время я не вижу ничего, кроме этого лика, глаз, полных мудрости и доброты, не чувствую ничего, кроме тёплых любящих объятий. Свет постепенно гаснет, убавляясь до нормального, обыденного, и с меня сходит странное оцепенение.
«Ничего себе…»
Слова замирают на губах, вытесняемые знанием, пришедшим извне, сразу, вдруг. При этом мне ясно, что откровение в той же мере коснулось и моего мужчины, что он, так же, как и я, ничуть не удивлён, обнаружив, что ни гостя, ни его фамильяра более нет с нами. Лишь кружится по всему дому рой золотых искр, оседая на наших лицах, руках, одежде, на всех поверхностях, на мышатах, заворожённо следящих за их пляской… И сияние это — видимая составляющая Благословения Светлого, что по уровню развития ещё не приблизился к Бессмертным, но давно превзошёл Архимагов. Даже Просветлённые могут тосковать по дому и по оставленным когда-то близким, а потому — попав в Долину, помогающую существу его уровня адаптировать себя к здешнему миру, он навестил нас совсем ненадолго: просто, чтобы прихватить фамильяра, благословить всех и, наконец, отправиться в Эль Торрес. Обнять матушку и попросить прощения за слишком уж долгую отлучку.
Впереди его ждёт разговор с братом, не слишком приятный, но необходимый. Уклониться нельзя, поскольку Георг дель Торрес до сих пор чувствует вину за то, как сложились отношения и судьбы Мирабель и Теймура. Много лет назад, узнав о любви брата, он, поддавшись великодушию, решил навсегда исчезнуть с его пути… и сделал это слишком рано. Младший чересчур плотно слился со своей драконьей сущностью, и если Ящер твердил: «Моё!», то ни с кем не делился своим сокровищем. Он ревновал свою Белль — не к поклонникам, поскольку полагал, и справедливо, что им с ним не тягаться; но к тому, что может увлечь его женщину настолько, что она предпочтёт иную жизнь, без него. Ибо сколько угодно было примеров того, как молодые ведьмы и магини, решив полностью посвятить себя магии, покидали семьи и скрывались от мира в Орденах, забывая о бывших возлюбленных. Порой их не удерживали даже дети. Поэтому Ящер, образно выражаясь, вывернулся из собственной шкуры, дабы убедить любимую женщину, что ей, собственно, ни к чему эта магия, да и не её это призвание. Что лучше, чем с ним, обожающим, ей нигде не будет, а уж чудесами он её обеспечит, а заодно и непреходящей молодостью, и неувядающей красотой, чтобы не боялась, что долгоживущий муж однажды променяет её на молоденькую красотку.
Удивительно, что он не ревновал её к сыновьям. Впрочем, уступая Ящеру в одном, некромантовская сущность Теймура добирала в чём-то другом; дети для Тёмных — святое, так что драконьей половине пришлось с этим фактом просто смириться.
Не улети Георг слишком рано, он бы помог брату справиться, правильно выстроить иерархию сущностей, как выстроил сам, хоть его дракон пробудился гораздо позже…
(Эта часть откровений так и осталась для нас нераскрытой. Видимо, дядя Георг не счёл нужным вываливать на наши головы абсолютно все семейные тайны, ограничившись лишь необходимыми на данный момент сведениями.)
Впрочем, понимание собственной вины к нему пришло позже, когда, получив от Макоши умение просматривать судьбы, он применил его к своей семье — и понял, что, задержись на месяц-другой, или не оборви все связи — многое пошло бы иначе. Но что случилось, то случилось. И то, что мы смогли повернуть судьбу Мирабель, для него настоящий подарок небес.
Он ещё вернётся — и в этот дом, и навестит нас в Тардисбурге, и мы ещё обнимемся и поговорим, как нормальные люди. Он с удовольствием встретится с внучками, повидается с Кэрролами, объездит все любимые когда-то места… но сейчас — хочет увидеть мать.
…На чёрной шевелюре Маги и отросшей бородке поблескивают крохотные золотые точки. Впитываются в кожу, оставляя после себя сияние. Он осторожно проводит по щеке, рассматривает пальцы, касается моей руки, с которой тоже происходят странные изменения. На какой-то миг она становится белой, почти фарфорового оттенка, но потом возвращается к прежнему виду.
Мне кажется, или он подавляет вздох?
— Благословение Светлого… Совершенная защита. И вот что теперь думать? Хотелось бы надеяться, что оно просто от полноты души подарено и в будущем не пригодится. А вдруг он опять что-то предвидит?
Я вновь беру его под руку.
— Не строй мрачных прогнозов. Просто твой дядя тоже немного дель Торрес, а у вас у всех в крови… э-э… беспокойство за своих.
Он усмехается.
— Паранойя, ты хочешь сказать. Ладно, пусть будет так. А как насчёт приглашения?
Как вишенка на торте, всплывает в памяти ещё одна информация, занесённая гостем в мою голову. Причём уже не абстрактным знанием. А озвучивается голосом самого Георга.
«Дорогие мои, погостите у меня немного. Иве нужен отдых. Хватит с неё испытаний, спасательных походов и просто волнений. Поживите тут, в тишине и покое, хотите — в одиночестве, хотите — загляните в гости соседям, сходите в деревню, покупайтесь в озере… Отдохните и просто побудьте вместе. За девочек своих не беспокойтесь, Аурелия за ними присмотрит. Зеркалом пользуйтесь на здоровье, а вот со здешним временем не экспериментируйте: пусть идёт себе, как шло, ему надо войти в прежнее русло, а то что-то мой Тим переборщил, играясь с ним. До встречи, друзья мои!»
— Приглашение погостить ещё? — уточняю я, решив-таки немного набить себе цену. — Мага, но как там твоя мама в Ордене? Вдруг ей нужно помочь адаптироваться? И потом, у меня столько дел незавершённых…
— В Ордене и без нас нянек хватает, — безапелляционно заявляет он. — А уж детям надзор вообще лишний, они прекрасно освоились и в доме, и в городе. Тем более, что…
Его прерывает деликатный кашель. У камина проявляется смущённый Дорогуша. Из кармашков сюртучка, из отворотов манжет и даже ботфортов выглядывают хитрые белые мордочки с глазками-бусинками.
— Не извольте беспокоиться, Хозяин, мы присмотрим. И за детишками, и за собачками. Вон сколько у меня нынче помощников! Мы с господином Тим-Тимом договорились, что я их себе на выучку заберу. И сам у них поучусь. Вы только меня с ними домой отправьте, а уж мы…
Подобно профессору Преображенскому, мне хочется сказать: «Ну, всё, пропал дом!» А потом долго смеяться. Потому что мышат-добровольцев оказывается так много, что, в конце концов, они сами притаскивают огромную корзину, в которую и набиваются с удовольствием, пища и подпрыгивая, как цыплята. Сдерживая улыбку, мой муж формирует небольшой аккуратный портальчик и, проводив взглядом всю эту компанию, поворачивается ко мне.
— А ещё дядя Георг шепнул по секрету, что у нас с тобой так толком и не случилось настоящего «медового месяца». Ива, что это за месяц такой? Это что-то из ваших земных традиций?
Глубокомысленно морщу лоб.
— Так сразу и не объяснить. Помнишь, я тебе недавно говорила, что в некоторых вещах пока что больше теоретик?
В его глазах загорается неподдельный интерес.
— И?..
Он придвигается ближе. Миг — и я притиснута к нему дальше некуда. Склоняется к моему уху:
— Хочешь сказать, нас ждёт интенсивная практика, звезда моя?
Провожу ладонью по его эспаньолке. Неповторимое ощущение. Мягкое щекотание шелковистой бородки при поцелуях — это нечто восхитительное.
— Угадал, муж мой. Упорная и многодневная.
И только так, не иначе. Потому что мы сейчас не в нашем доме, где, хоть и закрываются двери, хоть и прекрасная звукоизоляция, но подсознательно я то и дело ожидаю стука и хорового: «Ма-ам! А к тебе можно?» И не в Эль Торресе, где, как мне кажется, постоянно шныряют таинственные тени, докладывая Главе всё обо всех. Когда ещё будет возможность остаться наедине с моим мужчиной надолго и плодотворно?
