— Мы все еще не выпили за знакомство, — напомнила я.
Он прищурился.
— Хорошо, но я выпью из твоего бокала.
— Думаешь, я хочу тебя отравить? — расхохоталась я, обмениваясь с ним бокалами. — Некрофилия меня не привлекает. Я люблю горячих мужиков.
— Тогда ты его уже нашла. Ильхар. Это имя ты запомнишь надолго.
— Виринея. Ави. — Ксюню я не упомянула нарочно. Ее в этой связке быть не должно.
Мы чокнулись, выпили. Я слегка пригубила, он осушил до дна. Дело оставалось за малым, дать настою упокой травы всосаться в кровь. Главное, чтобы я верно рассчитала дозу и этот бугай остроухий не очнулся во время обряда Перемещения и не помешал все сделать правильно. Он забрал у меня бокал и зашвырнул за спинку дивана. Его рука скользнула под простыню, проникла за пояс брюк, а затем в трусики. В следующее мгновения я ощутила его пальцы в запретной зоне. И поняла, что не готова продолжать ни за какие коврижки. И вот прямо сейчас, когда он не ожидает, возьму и сверну ему шею.
Ильхар отрубился внезапно. Кулем навалился сверху, так и не вытащив руки из моей… моих брюк. Тут же сзади что-то с грохотом обрушилось на пол. Я отпихнула дроу и спрыгнула с дивана. Ави лежала на полу в живописной позе. Ксюня же смотрела на меня с таким видом, словно впервые видела.
— Что? — Я досадливо запахнулась в простыню, все еще чувствуя мужские пальцы там, где не следовало.
— Я уж думала, еще пара минут и ты его трахнешь.
— Ты не думай, ты помогай, — проворчала я, берясь за ноги космолетчицы. Ксюня хмыкнула, подозрительно принюхалась к вину и, махнув рукой, залпом выпила, потом взялась за запястья девушки. Вместе мы уложили ее под бочок к остроухому. К утру эти двое очнутся. Космолетчица, конечно же, будет зла, но это волновало меня в последнюю очередь. Всякая благотворительность должна иметь границы.
— Что дальше?
— Я варю зелье, ты — рисуешь пентаграмму и расставляешь свечи.
Так и поступили. Сначала притащили котел и разнесли мебель по углам. Потом я сменила простыню на свободную рубашку и, пока подруга рисовала на полу звезду, высунув от усердия язык, занялась зельем. По мере того как я всыпала в котел порошки и нашептывала слова связующего заклинания, оно густело и тугой розовой воронкой вертелось вслед за ритмично движущейся ложкой из виселичной доски. Из котла слышались голоса. Это другие ведьмы со всех уголков Убежища взвывали к Мертвому Камню, умоляя принять их души в чертогах подземного храм и разрешить испить крови невинного младенца во славу Черной Богини… Образы захлестнули меня, утягивая за собой на дно котла.
— Вирка, чтоб тебя!!! — Ксюня отчаянно трясла меня за плечо, заглядывая в лицо. — Наше зелье пытается убежать!!!
— Что? — Я никак не могла понять, чего она от меня хочет. — В каком это смысле?!
— В прямом!!! — орала подруга и размахивала над котлом ложкой, потому что зелье превратилось в пушистую розовую сороконожку.
Я выругалась и схватила ее рукой — на ощупь она была как щетка для полов, только на вид противная, — и запихнула под крышку. Подождала немного и снова открыла, чтобы добавить в зелье остальные ингредиенты. Из розового и мерцающего оно вдруг сделалось абсолютно черным.
Магический огонек под котлом из синего стал красным и попытался заняться полами, на мои приказы подчиниться он никак не реагировал. На поверхности зелья вздулся и лопнул большой пузырь. Там, куда попали черные брызги, выступила пышная плесень. Завоняло тухлятиной. Что-то явно пошло не так. Но дело было не в самом зелье, а в общем магическом фоне. Словно нечто постороннее и враждебное витало в воздухе. Где-то наверху раздавались жуткие нечеловеческие вопли. То, что мешало нам, беспокоило и привидений. Стрелки часов неумолимо неслись вперед. До полуночи оставалось полтора часа.
— Что-то мне не по себе, — прошептала Ксюня, обнимая себя руками. — У меня волосы на голове шевелятся. И этот холод… Как думаешь, так и должно быть?
— Не знаю, — пожала я плечами. — Но в прошлый раз такого не было.
— В прошлый раз с нами была наставница, а мы с тобой так тряслись, что чуть не уписались со страху. Надеюсь, ты все сделала правильно, и я не покроюсь шерстью или коростой, как только окажусь в храме.
Она щелкнула пальцами. На черных свечах с шипением заплясали красноватые огоньки. Часть из них закружилась по комнате и повисла в воздухе у самого пола, повторяя очертания перевернутой пентаграммы. Сквозняк заставлял огоньки зловеще трепыхаться.
— Вот выпьем и узнаем.
Ксюня слабо улыбнулась, а я вдруг поняла, что, возможно, вижу ее в последний раз. Раньше я не задумывалась о том, насколько привязана к этой блондинке. По сути, она была единственным человеком в жизни, к которому я испытывала хоть что-то, кроме безразличия или ненависти, а ведь мы столько прожили вместе, пока я лгала ей, играя роль Виринеи Колючкиной. Мне хотелось что-нибудь сказать, чтобы изгнать из горла подступивший вдруг комок. Еще пара минут, и все это станет прошлым, но мне отчаянно захотелось потянуть время.
— Ты говорила, что видела меня. — Я взяла в руки бронзовую чашу и подала подруге нож.
— Видения начались еще в Пханаге. Не во сне, как обычно, а днем. Мы с Ратмиром плавали в океане, когда я отключилась. Нахлебалась воды, но он успел меня вытащить. Ничего не помнила, но дальше стало хуже. Испортила нам отпуск по полной. Впадала в транс по нескольку раз в день. — Она смело порезала ладонь и сжала ее над чашей, потом посмотрела мне в глаза и заговорила так спокойно, словно сообщала о возможности очередного снегопада следующим утром. — Я видела Тьму, Вирка. Она придет. Убежищу конец, понимаешь? Всем нам конец. И ты уйдешь во Тьму. По серой дороге. Он уже идет за тобой.
— Кто — он? — Я облизнула губы, потому что в горле внезапно пересохло. Чаша жадно вибрировала, требуя еще крови. Ксюня забрала ее из моих рук.
— Я… я не хочу об этом говорить, Вир. Нет, я не могу. Просто не могу.
— Зачем тогда вернулась?
Подруга отвела глаза.
— Я не знаю. Наверное, хотела предупредить, чтобы ты была осторожнее, но все бессмысленно. Никто из нас ничего не сможет изменить. Нужно было ехать с Ратмиром, а не тебя пугать.
— А ты меня и не напугала. Я и так это знаю. — Я резанула себя поперек ладони. Кровь потекла в чашу, смешиваясь с кровью Ксюни. В этот момент все ведьмы становились единой цепью: живой, дышащей, подчиненной одной цели. — Пора! — объявила я.
Глаза подруги, как, полагаю, и мои, засветились потусторонним зеленым светом. Наполненная кровью чаша лениво нырнула в котел, зачерпнула густого черного зелья и прыгнула ко мне в руки, предлагая первой снять пробу. Ну, правильно, сама варила, значит, и первая буду травиться.
Вкус крови я ненавидела, а в смеси с жабьими бородавками варево обещало доставить массу "приятных" впечатлений, однако оно оказалось таким приятным, что я едва не выхлебала все сама. Ксюня смогла выцарапать у меня чашу только после того, как подпалила волосы шаровой молнией.
Стоило чаше опустеть, как из котла хлынул бурый магический туман. Подруга удивленно нахмурилась, пытаясь пошевелить губами, но так и не смогла. В ее глазах я увидела страх. Хотела спросить, что происходит, но не смогла. Тело одеревенело и не подчинялось. Грохот в груди оглушал. Однако сквозь бешеный ритм прорывалось нечто древнее и ужасное — экзальтированный хор диких воплей, переходящий в неуправляемую коллективную истерику. С каждым ударом сердца жуткий вой все приближался, причиняя телу физическую боль.
Из наполовину опустевшего котла вырвался черный вихрь. Он быстро заполнил пентаграмму из свечей и начал с ревом пробиваться наружу. Вокруг нас с бешеной скоростью замелькали призрачные лица. Из разинутых ртов потянулись алчные руки с когтистыми скрюченными пальцами. Я захрипела от ужаса и дикой боли, а время внутри пентаграммы словно сошло с ума. Оно то летело вперед со скоростью товарного состава, то завязало на месте, словно зубы в несвежей ириске, а пытка болью все не кончалась. Из последних сил я зажмурила глаза, но веки оставались прозрачными. Я видела, как острые когти жадно раздирают нас на части. Им навстречу отчаянно рванулись белесые силуэты наших душ. Тела, что некогда служили им пристанищем, рассыпались серым пеплом, чтобы навсегда исчезнуть в бешеном вихре.
