Глава 15. Гончая Тьмы
Я нечасто посещала ведьмовские сборища, но столь значимое мероприятие представлялось мне иначе. Признаю, мое мнение могло быть предвзятым, ибо я пребывала под влиянием эффектного перемещения. Поэтому ждала чего-то дикого, необузданного, пошлого и разнузданного, а не раута в городской ратуше. Только здесь собралось исключительно женское общество. И в честь Великой Ночи дамы отказались от вечерних платьев в пользу полнейшей естественности, слегка прикрытой ювелирным блеском.
Среди соответствующих декораций — алых бархатных портьер, натертого до зеркального блеска паркета, моря хрусталя в огромных люстрах под сводчатым потолком и звенящих в торжественных тостах бокалов, плавно перемещались группы молоденьких ведьмочек и заслуженных дам, чья юность пришлась в аккурат на времена Великого Переселения. Словом, все смеялось, стучало каблуками и колыхалось под приятную и ненавязчивую музычку. Я даже залюбовалась.
Бесконечная зала искрилась и переливалась в свете парящих в воздухе свечей и могла вызвать зависть у любой ювелирной выставки. Только суть сего представления была иная. На обозрение выставлялись не сами украшения, а то, что они собой символизировали. Чем больше ведьма натворила "добрых" дел, тем больше на ней висело побрякушек. Иные прошли такой трудовой путь, что не могли стоять без поддержки. Их носили по залу на роскошных носилках с балдахинами.
От "любования" выставкой меня отвлек объемный бюст, заслонивший собой картинку. На нем, как на подложке, вольготно раскинулось гранатовое колье. Сама впечатляющая грудь лежала на не менее впечатляющем брюхе. И оное вполне могло сбить меня с ног, если бы не одно маленькое "но" — в храме меня попросту не было.
А была я неизвестно где, прикованная к каменному столбу цепью с двумя железными кольцами. Голая, с поднятыми гад головой руками, под бьющим сверху лучом белого света. Очнулась, от души поорала, естественно, без толку. Зато появилась хрустальная сфера с "ювелирной выставкой".
Поорать еще, что ли?
Поорала. Никто на мои крики не явился, а сфера продолжила показывать шабаш. Свет в храме начал меркнуть, и послышались восторженные крики:
— Идут! Они несут! Младенец уже родился! Теперь скоро…
Искрящееся море женских тел забурлило, заколыхалось и застонало. Я надеялась разглядеть Ксюню, но поняла, что бесполезно. В дальнем конце храма объявился облаченный в просторную черную хламиду жрец Черной Богини. Над головой он нес пронзительно кричащий комочек, не обсохший еще от следов единения с материнской утробой. На белоснежную шевелюру, поверх которой искрился роскошный остроконечный венец Посвященного в таинство, падали мутно-алые капли и стекали на лоб. Совсем еще молодой и довольно красивый мужчина, почти мальчишка, брезгливо морщился. За ним, с гордыми лицами и в более скромных венцах на одинаково рыжих головах, следовали Приближенные ведьмы. Первая несла в руках каменную чашу, покрытую рунами. Самая последняя украдкой смаргивала слезы и плотнее сжимала обескровленные губы. Ее живот еще хранил следы разрешившегося бремени. Толпа с суеверным трепетом тянула к ней руки, чтобы коснуться Очистительного Чрева.
Алтарь покрывала черная бархатная ткань. По мере приближения к нему жреца, пространство вокруг очищалось. Колыхались разноразмерные груди, человеческое море почтительно отступало и кланялось в пол. Наконец он дошел до рабочего места. Приближенные взяли Мертвый Камень в ровный круг, опустились на колени и взялись за поднятые кверху руки. Общий свет окончательно угас и широким лучом ударил из пентаграммы на потолке, заливая мужскую фигуру молочным сиянием. Тень от орущего младенца упала на лицо жрица, придавая тому сходство с опереточным злодеем. Смеяться не хотелось, от слова совсем.
Между тем он выжидал эффектную паузу. Отовсюду слышались судорожные вздохи и звуки падения тел. Покрывало взметнулось с алтаря и исчезло в темноте, чем вызвало уже целый обвал.
— Сестры мои, мы так долго ждали этой великой ночи и вот — она настала! — Голос жреца раскатился по всем, даже самым отдаленным уголкам храма. — Черная Матерь ниспослала нам этого младенца в награду за истинную веру в ее могущество! Пусть его кровь очистит ваши тела от тлена и обновит жизненный путь, дабы вы с еще большим усердием творили черные дела, прославляя свою Богиню!
С преамбулой было покончено. Жрец опустил младенца на ледяной камень под гул ликования. Подарок богини зашелся в страшном крике, пустив сценарий не по плану. Мать кинулась к ребенку и прижала его к обнаженной груди.
— Смерть отступнице! — крикнул кто-то, и темнота эхом подхватила клич: — Смерть! Смерть! Убить грешницу!
— Быть по сему! — постановил жрец, протягивая руки за ребенком. — Принесем и ее в жертву Многоликой богине!
Ведьма сопротивлялась, прижимая крошечное тело к себе, но против толпы она оказалась бессильна. Грешница в последний раз обреченно коснулась подсохшего темени губами. Ребенок выскользнул из обреченно опустившихся рук и вернулся на алтарь. Толпа одобрительно завыла. Жрец поднял руку, призывая собравшихся к тишине.
— Ты оскорбила Богиню! Я вырву твое нечестивое сердце и раздавлю над этим алтарем!
Незапланированная жертва взирала на отца своего ребенка пустыми глазами. Двое из Приближенных выступили из темноты и схватили оступившуюся сестру за поникшие плечи.
— Во славу Черной Матери!
Она даже не успела издать последнего крика, а между двух холмов, наполненных жизнью, уже зияла черная, хлеставшая кровью дыра. Жрец занес над алтарем окровавленный кулак и с выражением великого наслаждения на лице раздавил сердце отступницы. Первая за эту ночь кровь оросила лица Приближенных ведьм.
Он отер липкие пальцы о хламиду и ткнул пальцем в первые ряды ведьм, указывая на новую наложницу. Усыпанная бриллиантами счастливица быстро сорвала с безжизненной головы венец, водрузила на мгновенно порыжевшие локоны и заняла место в круге Приближенных. Кровавый обряд продолжился.
— Сестры мои, час Возрождения пробил!
На сей раз храм погрузился в полнейшую тишину. Если не считать сольной партии младенца, никто не хотел нарушать торжественности момента. Я отчетливо слышала, как там, в темноте, от напряжения скрежещут чьи-то зубы. Мне стало противно.
Одним движением жрец скинул хламиду. Тут же несколько особо чувствительных ведьм не удержались от трагического всхлипа, ибо идеальное мужское тело на почве вдохновленности от собственной исключительности, не иначе, самым откровенным образом выдавало удовольствие от происходящего. Меня этот эксгибиционист не впечатлил.
Кинжал в его руке возник внезапно. Только что ничего не было, и вот уже черное лезвие блеснуло в потоках белого света. Рука поудобнее перехватила рукоять и безжалостно взметнулась над умолкнувшим вдруг младенцем.
Вот оно! Еще мгновение… и кровь наполнит ритуальную чашу. И всех по темечку стукнет тотальным омоложением. Казалось бы, радуйся, черная душа, ликуй, но было гадостно до тошнотных спазмов в горле. В груди ворочалось липкое и холодное. Хотелось убежать, а в ушах стоял, так и не успевший раскатиться под сводами храма крик Приближенной.
В кадре кто-то упал, заслоняя тушей происходящее. Он и к лучшему, ибо какое-то время мне ничего не было видно, кроме взметнувшейся кверху руки с оружием. А потом плач оборвался, и спустя несколько долгих мгновений над белоснежной макушкой жреца поднялась ритуальная чаша. Упавшую ведьму оттащили, и я снова оказалась в гуще событий. Хотелось разреветься от бессилия и чувства мерзости.
— Свершилось, о дочери Тьмы! — провозгласил жрец. Его достоинство, похоже, познавшее вершину жестокости, теперь вяло поникло. — Вот он, эликсир вашей молодости! Ваша награда за служение Тьме! Причастимся же кровью этого младенца! Да прибудет с нами Черная Богиня!
Под рев осчастливленных упыриц он сделал первый глоток. Облизал окровавленные губы, небрежным жестом передал чашу наложницам и величественно испарился.
