с отроками на своих местах, не повернувшись даже ни разу с боку на бок. Но, кажется, дышали ещё — и то ладно. Теперь бы дождаться, как Елица в себя придёт. Так долго она в беспамятстве была, что хотелось кулаки себе в кровь о стену разбить за глупость свою, за то, что поддался желанию сильному, испугавшись за неё страшно, но и не подумав о том, что дальше будет.
Леден уложил княжну на свою лежанку и встал, озираясь по сторонам и не зная, что ему теперь и делать. Но тут Елица пошевелилась, замотала головой вяло, словно сбросить с себя хотела паутинку какую неприятную. Изломились брови её, а над губой и у линии волос заблестели мелкие капельки пота. Леден снова рухнул рядом с ней на колени, протянул было руку — коснуться — да передумал. Вдруг снова худо сделает?
Княжна открыла глаза и уставилась перед собой неподвижно, будто под крышей сенника что-то увидела.
— Елица, — тихо позвал её Леден. — Елица, ты меня слышишь?
Она повернулась к нему медленно и вдруг пальцами по губам провела — неспешно, нажимая на них — то ли впечатать хотела поцелуй их недавний, то ли стереть.
— Где Димина? — спросила ясным на удивление голосом. — Ты убил её?
— Убил.
Елица вновь веки прикрыла. Будто стало ей вдруг жаль травницу, несмотря на то, что та сотворить с ней хотела. Уж не пожалела бы её Димина, вырезала бы сердце и в жертву бросила.
— Она повсюду была здесь. Я видела. Там, на капище, видела след её — под пеплом. Везде, в каждом камне и дереве.
— Жива твоя ей нужна была, Елица, — Леден и вовсе сел на пол. — Чтобы жить дольше, молодость хранить для мужа своего. Сиречь твоего.
Елица вдруг накрыло лицо ладонями, пошевелилась неловко — и скособочилась от боли. Надо перевязать лучше, найти травки лечебные — кровь запереть и не дать ране воспалиться.
Хоть и хотелось поторопить её, чтобы помогла она Чаяну, да пусть в себя придёт немного. Не обвиняет его ни в чём, не шарахается прочь — уже и на том спасибо.
— Я знаю, — только и ответила она приглушённо. — Теперь знаю. Проклятие то, что на вас с Чаяном теперь, на капище том было наложено. Я видела. Как отпечатки тёмные и светлые — везде. Только не увидела, кто это с вами сделал.
Леден и хотел бы что-то сказать на это, да как будто все слова разом позабыл. А Елица шептала что-то, всё неразборчивей, словно в себя саму погружалась. И страшно стало, что вдруг в один миг — и с ума сойдёт. Кто может верно сказать, что сейчас внутри неё творится, в мыслях рваных какая бездна раскрывается?
Он взял осторожно Елицу за плечи и усадил — она не противилась. И взгляд её всё мимо него стремился, словно и сейчас проносились мимо неё образы прошлого. Чужого прошлого — не принадлежащего ни ей, ни им с Чаяном. Но поломавшего их жизни ещё тогда, как не родились они.
— Еля, послушай, — Леден заглянул в её лицо, бледное, отстранённое. Девушка перевела всё ж на него взор, приложила руку к груди, впилась пальцами, словно выдрать что-то из неё хотела. — Мне помощь твоя нужна. Вернее, Чаяну и отрокам. Димина их опоила чем-то. Даже Морана не смогла вмешаться.
Княжна брови плавные свела, прорезались тонкие морщинки между ними — каждую бы поцеловать сейчас — и вдруг встала без возражений, быстро и твёрдо. Прошла до лежанки Чаяна, склонилась над ним. Погладила по щеке, всё приближая лицо, провела пальцами по шее вниз и руку под рубаху ему сунула, едва ворот развязав. Кольнуло под дых словно иглой калёной. Растеклось по телу жгучим жаром. Непривычно снова, тревожно.
— Придёт в себя, — сказала княжна бесцветно. — Чары, что наложила Димина своим зельем, вместе с её смертью разрушились. Скоро очнутся все.
И поднялась снова на ноги. С каждым мигом возвращалась в неё жизнь, расцветала, растекалась по её телу — Леден будто своими глазами видел. И как только раньше не замечал? Видно, не только на Елицу капище это старое так повлияло, но и на него тоже — словно открыло в нём что-то. Будто студенец чистый. Или поцелуй с княжной тому причиной?
— Где Радим? — Елица обернулась.
И внутри словно оборвалось что-то.
О муже её, признаться, Леден и позабыть уж успел — ни разу не подумал, как он там, в подклете холодном. Может, уже в себя пришёл — да не выбрался, верно, иначе уже тут оказался бы.
— Пойдём, — Леден вышел из сенника, не беспокоясь уже за брата.
Раз сказала Елица, что всё в порядке с ним будет, то осталось лишь время выждать нужное. Вот уж не рад будет братец узнать, что Сердце снова не отыскалось, хоть здесь его и не ждали вовсе. Да надеялись всё ж узнать что-то о том, куда дальше за ним идти. Да едва не сгинули в месте этом проклятом все разом.
Елица шла за Леденом через двор, как будто нарочно держась в нескольких шагах позади, хоть и не торопился он слишком. И молчала, не смотрела на него совсем. Может, она и вовсе считала поцелуй их ошибкой, жалела, что поддалась — ведь не знала, что в этот миг был Леден для неё опасен.
Они зашли в избу пустую и тихую. Только на лавке, которую хозяева отвели, спала по-прежнему Боянка, видно, таким же колдовским сном, наведённым, как и остальные. Елица и к ней поспешила — проверить, жива ли ещё. Присмотрелась, коснулась плеча осторожно — и успокоилась, кажется. Худого случиться не успело.
После, совсем о своём здоровье не заботясь, княжна поспешила к дверце, что в подклет вела, да и откинула её быстро. Не тратя время на то, чтобы осветить себе дорогу, спустилась туда. Послышалось бормотание её приглушённое. Леден вмешиваться не стал. Сел на лавке у стола, то глядя себе под ноги, то на Боянку неподвижную, и всё пытаясь понять, что же дальше с ними со всеми теперь будет. Человек ведь — не кусок бронзы или серебра, его к шее не привесишь. Получается, и княжна, как всё ж отыщется Сердце, как бы того ни хотелось Чаяну или Ледену, не сможет вернуться в Остёрское княжество, остаться здесь, коли сама того не захочет. А у
