неё ведь теперь и муж снова есть — с ним она связана узами. Вече её княгиней выберет, тут уж и думать не надо — а Радим подле неё останется.
Стало быть, обернулось теперь всё сложнее, чем было.
Сходил дурман пьяный с тела, выветривался из головы — и оборот такой, чем больше раскрывался, чем больше разумения к нему прикладывалось, тем становился всё более паршивым. Ведь не захочет отступаться Чаян, как бы не натворил глупостей. Да и Леден теперь не мог себе представить, как княжна его нежная из жизни исчезнуть может в одночасье.
— Леден, помоги! — донёсся до слуха тихий оклик.
Он быстро разжёг лучину и взял светец с собой. Спустился в подклет, едва выпрямился в нём — такой низенький. Радим не пришёл ещё в себя, как и остальные. И сколько бы Елица его ни тормошила — не очухивался. Леден понял всё, что княжна от него хотела: отдал ей светец и взвалил Радима себе на плечи, не уверенный вовсе, что вытаскивать его из западни сейчас нужно — кто его знает? Но перечить велению Елицы не стал — разберутся авось.
Выбравшись вновь в хоромину, Леден опустил Радима на лавку у окна — и Елица едва не оттолкнула его, присела рядышком и зашептала что-то: словно заговор какой. И такая тревога мучительная на её лице отразилась — разом всё, что случилось между ними с Леденом, стало надуманной случайностью. Вот настоящая её жизнь — рядом с тем, за кого она замуж вышла пять лет назад. Кого ждала и оплакивала после. Есть ли место в ней кому-то другому?
Неважно, конечно, теперь выглядел муж княжны — да оно и понятно. Посиди ка в холодном погребе так долго — и окочуриться можно, пожалуй. Да и чары на нём были, видно, сильные — такие забирают много живы, иссушивают. Теперь только Елица ему в помощь — уж она сумеет быстро супруга в себя привесть.
— Как он? — всё ж поинтересовался Леден, не зная толком, что услышать в ответ ожидает.
— Должен очнуться скоро. Сейчас… Сейчас заговор живительный только…
Она взяла руку Радима в свою — и вновь заговорила размеренно и монотонно. Смолкла после, уткнувшись лбом в плечо мужа и замерла. И тут зашевелилась вяло на лавке Боянка, уже приходя в себя понемногу. Княжна встрепенулась к ней заторопилась было, да Леден за руку её поймал, остановил.
— Пусть лежит пока. Очнётся. А тебя перевязать нужно.
Он коснулся спины Елицы там, где на рубахе её осталось бурое пятно подсохшей уже крови. Девушка дёрнулась, зашипела, мучительно морщась — Леден тоже вздрогнул — словно его ножом в живот ткнули.
— Потерпит, может?
Елица губу прикусила, сомкнула руки у груди. А челядинка снова затихла.
— Не потерпит. Коли тебе худо будет, кто остальным поможет? — Леден взял её ладонь в свою бережно, опасаясь ещё, что снова навредит.
Но, кажется, опасность уж миновала: теперь можно было снова княжны касаться. Елица только задышала почему-то часто, словно взволновалась вдруг. И взор опустила в пол.
— Боянке помочь надо, — тихо сказала княжна, как потянул её Леден в сторону, в небольшую хороминку огороженную от остальной избы стенкой дощатой — за ней лавка супружья у стены теснилась.
— Ничего с Боянкой не станется. Сама же сказала, в себя придёт, и будет лучше прежнего, — Леден не внял её возражениям. — Тебе помощь сейчас гораздо больше нужна. Я ведь наспех перевязывал.
И жгло как будто кожу её тонкое запястье, которое так и хотелось большим пальцем невзначай погладить. И чувствовал он, как неистово бьётся жилка на нём, почти трепещет. Леден развернул к себе Елицу спиной, распахнул разодранную раньше рубаху и принялся распускать перевязь, которая уж ослабла и начала сползать со спины. Да только княжна сама уж на это как будто и внимания обращать не хотела, хоть ткань и пропиталась кровью изрядно. Благо не успела Димина пробить ей лёгкое — иначе совсем пришлось бы худо.
Сейчас кровь почти перестала идти, но всё ж ещё набухал порез алой сукровицей — коли травы приложить, станет гораздо лучше.
— Я сейчас.
Леден отбросил длинный, замаранный в крови обрывок подола в сторону и вышел в большую хоромину. Быстро поставил на уже потухшую, но ещё отдающую много тепла печь миску с водой — подогреть — а сам направился в сени, где стояли на полках вдоль стен горшочки большие и маленькие, с надписями на круглых боках. Стараясь как можно быстрее отыскать нужный, Леден быстро перебрал их и наткнулся наконец на тот, где был сок медуницы. Она и кровь запрёт, и заразу никакую в ранку не пустит.
Пока он возился со снадобьями, вода уже подогрелась. Он подхватил, обжигаясь, миску в другую руку, зацепил на ходу рушник чистый, что на стене у стола висел — и поспешил к Елице, которая, верно, уж заждалась.
Княжна, пока его не было, спустила с плеч рубаху совсем испорченную — и та повисла на поясе её. Сейчас она стояла, отвернувшись, и придерживая только края её, чтобы прикрыться. Леден так и замер, едва её увидев, вдохнул медленно, чтобы не разорвалась грудь, словно воздухом переполнившись. Закрыл глаза — до того слепил из вид обнажённой спины княженки с тонкой багровой полоской неглубокого пореза под лопаткой. Эх, зря взялся её перевязывать. Да больше некому — не ждать же Боянку.
Заслышав его шаги, Елица обернулась через плечо чуть испуганно, кажется.
— Что ж ты злой такой, княжич? — улыбнулась с укором. — Так топаешь. Всё хорошо будет.
— На Димину злюсь. Вон, едва совсем до беды не довела. Хорошо, что больше оцарапала всё ж.
Он поставил миску на узенький столик, отодвинув какой-то ларчик. Обмакнул рушник в неё и отжал от лишней воды. Осторожно провёл под раной, а после — над ней, стараясь касаться как можно осторожнее. Да Елица всё равно застыла, слегка вздрогнув. Покрылась вся гусиной кожей и посмотрела вновь, чуть повернув голову, удерживая у груди обрывки рубахи. А после сама тряпицу взяла и обтёрла осторожно другой порез, совсем уж слабый — чуть ниже шеи спереди.
Билась буйная кровь то в сердце, то в кончиках пальцев, то в паху, пока Леден мазал рану красным соком медуницы да перевязывал снова её, обхватывая длинными обрезками нашедшейся в избе тканины гибкий стан княженки. Касался иногда нарочно кожи её в редких крапинках родинок, нежной,
