- Госпожа-чародейка, - склонив голову, поприветствовал Элизу мужчина-яратец, обнимая свою даму.
Элиза машинально растянула губы в улыбке.
Синие, почти как у чародейки, глаза раба изумлённо распахнулись. И сразу уткнулись в землю. В нём была ненависть. Глубоко спрятанная, почти выбитая – наверное, не раз продавался. Но ещё была.
Элиза поймала её. Как тонкую струю аромата роз. И следом – желание, как и раньше. Скривилась от омерзения. Отвернулась.
Да, она чародейка. Чародеи никогда не бывают рабами. Так утверждал Зак, но сама Элиза считала, что у чародеев всего лишь невидимая цепь.
Сворачивая в нужный проулок, девушка щёлкнула пальцами – это всегда помогало сосредоточиться. Семенящий рядом волк обернулся, навострив уши.
Над площадью у рынка взлетела, удивлённо крича, чайка. В алом закатном свете её силуэт колебался, как мираж – или у Элизы снова перед глазами стоял туман?
Медное ожерелье-ошейник, сверкнув, упало неподалёку от девушки.
- Волк, нельзя, - пробормотала чародейка, ускоряя шаг.
Дёрнувшийся было понюхать волк побежал за ней.
Элиза отлично знала, что ей не придётся разбираться с недовольными господами-яратцами, оставшимися без раба, что с неё даже денег не потребуют. Но от этого её собственная невидимая цепь как будто сделалась тяжелее.
Заплатит яратцам их король. Как всегда он делал для Зака, как – не задавая вопросов – делал и для неё.
А цепь всё тяжелела.
***
- Милая Лиззетта вернулась, - отрываясь от кальяна, улыбнулся чародей Ярати Заккерий. – Ну как – снова размышляла о смысле жизни в самой дорогой чайхане столицы? Под звуки флейты и суры у тебя это неплохо получается. Или торчала на Лысой горе, разглядывая город с высоты птичьего полёта, раздумывая о том, как юную птичку снова посадили в золотую клетку? Ну, тогда день прожит не зря! – и, рассмеявшись, приложился к трубке, вдыхая ароматный дым.
Элиза поморщилась, кивком отпустила морщащего нос волка и прошла к груде раскиданных рядом с кальяном подушек.
- Я думала, ты будешь в отъезде ещё месяц.
- С какой стати? - махнул рукой чародей, подтягивая под себя ещё одну подушку. – Скучно, и нет общества прелестной страдающей девицы, имеющей дурную склонность читать чужие мысли. Милая Лиззетта, рядом с тобой отлично получается думать о жизни. И даже о подступающей старости. Глядя на тебя, я верю, что молодость ужасна.
- Тебе нравится надо мной смеяться, - вздохнула Элиза, обнимая колени. – Зачем ты ездил? Очередной приказ короля Овидия?
- Лиззетта, детка, - усмехнулся Заккерий, – не доросла ты ещё до взрослых заговоров. Думай о клетке, жалей себя, оно приятнее.
- Ты не понимаешь!..
- Куда мне! - хмыкнул Зак. - Кстати, милая, та синеглазая чайка, которая недавно пролетела над Торговой площадью… Ты думаешь, она полетит домой, на Север?
Элиза подняла голову.
- А ты полагаешь, останется здесь, ибо по своей натуре все люди рабы? – фыркнула она.
- Даже не знаю, - улыбнулся чародей. – Моё воображение отказывается представлять, зачем ты вообще это сделала. Через семь дней заклятье спадёт, и твоего соотечественника снова сцапают работорговцы.
- За семь дней можно улететь из Ярати на Север!
- Дурочка, - беззлобно рассмеялся Зак. – Кто его там ждёт? Похоронившие его родные будут очень рады бывшему рабу, поверь мне – учитывая, какой налог придётся заплатить за его возвращение их лорду… Ну да ладно.
Элиза скорчилась на подушках, глядя в пол.
- Я хочу уехать.
- Да пожалуйста, - пожал плечами чародей. – Я научил тебя защищаться, научил колдовать. Уж как-нибудь постоять за себя ты сумеешь, великая чародейка. Поезжай, посмотри мир. Своим глазам ты, надеюсь, поверишь. Может, заодно их и раскроешь.
- Ты всегда считал меня маленькой глупой эгоисткой, - не слушая его, пробормотала девушка. – Ты никогда…
Чародей, лёжа на кушетке и вдыхая ароматный дым, окинул её изучающим взглядом.
- У тебя кризис личности, милая. Запоздалый. Пора тебе и правда отсюда уехать. Только до этого, будь добра, сделай одну вещь.
Элиз настороженно глянула на него.
- Какую?
- Какую? – передразнил её Зак. – Лиззетта, детка, ты чародейка, тебе семнадцать и ты, Великая Мать, ещё девственница! Поверь мне, месяц бурных постельных утех, первая любовь – и твои мозги встанут, наконец, на место.
Элиз оглядела его и с омерзением отвернулась.
- Я не хочу.
- Хочешь, дурочка, хочешь, - отмахнулся Заккерий. – Ещё как хочешь. Только нос воротишь, выбирая. Ах, рабы нам не нравятся, у них нет свободы выбора, какой кошмар. Ах, слуги нам тоже не нравятся, они от меня чего-то не того хотят, и вообще, грязные мысли думают. Ах, принцев нам на блюдечке подали – король расстарался, так ты и тут: фе, они мне лгут. Как будто это важно в постели! Детка, да ты дурочка, самая настоящая. Чародей получает силу из плотского наслаждения, взаимного, и ты это отлично знаешь. Вокруг тебя бездна народу мужского пола, которые не прочь с тобой переспать. Пользуйся!
- И стать такой же извращённой, как ты? – процедила Элиза, вставая. Всё, достаточно с неё. – Меня тошнит от твоих забав.
- Так не подглядывай, - рассмеялся чародей. – Щепетильная ты моя. Против природы не пойдёшь, да?
- Я хочу найти человека, который мне не будет лгать, - скорее для себя шепнула Элиза, но чародей, конечно, услышал.
- А ещё я хочу принца на белом коне, который увезёт меня в свой замок и сделает королевой, - визгливо протянул он. – Правда, от одного такого я уже сбежала, но ничего, чудеса же случаются, и я в них верю, и обязательно найду принца, который полюбит меня такой, какая я есть!
Элиза хлопнула дверью, и последующий смех звучал приглушённо, но ничуть не менее обидно.
«Если я когда-нибудь стану такой же, - билось в голове девушки, – проще сразу удавиться».
- Госпожа? – выглянула на звук шагов служанка – судя по смятому платью и не убранным в причёску волосам – до этого сильно занятая.
Элиза отмахнулась и девушка, сверкнув улыбкой, исчезла за дверью своей комнаты. Чародейке не стоило ни читать мысли, ни хотя бы прислушиваться, чтобы различить за ней и приглушённый мужской голос – кажется, грума.
Тонущий в ночных сумерках дом вдруг представился Элизе грязнее борделя.
«Уеду».
Волк развалился на застеленной кровати, а чародейка всё никак не могла оторваться от зеркала. «Ханжа, - смеялся в голове голос Зака. – Маленькой Лиззетте ещё рановато вести себя как старой деве».
Может, он и прав… Но маленькая Лиззетта помнила и запах роз, и своё первое и последнее «я люблю тебя». Помнила и ненависть, и захлестнувшую ненависть жалость в затянутом в чёрный бархат юноше, чьё имя и лицо Элиза всеми силами старалась загнать подальше в воспоминания, но помнила, помнила – и слишком хорошо.
