…Синяя лента, взвизгнув, как отпущенная тетива, гибкой быстрой змеей пронзила мрак и трижды обернулась поперек туловища крысенка, а затем натянулась, словно тугая водная струя, и рывком выбросила его вверх, к свету, прямо в крепкую ладонь Короналя.
— Не в моих правилах бросать своих, — переводя дух, произнес Эллиан, сжимая обмякшего Бона, у которого от пережитого ужаса закатились глаза и повис хвост. — Я спас твою крысу, Нова. Не плачь.
— Я самец… — простонал несчастный Бон, для которого потрясения были слишком велики, и упал в первый в своей жизни обморок, послав вслед за сгинувшим Ловцом немного крысиного мелкого помета.
Глава 30
Корональ вышел из Зала Испытания один.
Так же неспешно и деловито, как вошел, заложив руки за спину. Бон, висящий вялой тряпочкой, торчал у него из-за пояса, как кинжал, кверху острой мордочкой. Нова, всхлипывая, бежала по ступенькам вниз, отирая мокрое от слез лицо. На запястье ее красовались красноватые следы от присосок мерзкого спрута — Слова человека, которого больше не было.
— Ну, я же говорил, что все будет хорошо? — произнес Корональ, хотя Нова видела, как ему трудно идти и говорить. Он был вымотан, измучен, но все равно сохранял вид достойный и величественный. И Бона он не бросил — даже крысой он не готов был пожертвовать, если у него оставалось хоть немного силы и магии.
Эллиан потянул руки к Нове, и та упала ему на грудь и разрыдалась от облегчения и радости, поддерживая своего Короналя-победителя. Между ними запищал придавленный Бон.
— Огромные чучела, — ворчал он, выбираясь из складок одежд Короналя и Новы, — вы же убьете меня! Раздавите!
— Бон, — крикнула Нова, ухватив крысенка и от избытка чувств чмокнув его в нос. — Ты спас нас всех!
— Я же обещал тебя защитить, — пропищал польщенный ее лаской Бон. — И слово свое сдержал!
— Однако, мы еще не со всем разобрались, — произнес Корональ, и Нова услышала в его голосе скрытую угрозу. — Мне хотелось бы узнать, отчего это я вдруг потерял память, и почему это кое-кто делал вид, что ничего не происходит с Короналем?!
— О чем ты? — спросила Нова.
— О Прекрасной, — жестко ответил Корональ. — Теперь мне, наверное, стоит распустить свой гарем, и начну я с нее.
***
С утра было много шума. В гареме царило нервное оживление — наложницы переговаривались и обсуждали только одну новость: Корональ полюбил, и теперь всем им выдаст вольную вместе с приличным содержанием. Королевский казначей уже с самого рассвета на ногах. Говорят, уже много девушек дворец покинуло; каждой из них выделили по повозке, чтоб перевести свои пожитки, прислужников — тех, что помогали им поддерживать красоту, — и целый сундук с золотом и камнями. Казначей, обливаясь потом, просто сыпал лопатой в него звенящие монеты, горстями кидал алмазов и изумрудов ровно столько, сколько было указано в охранной грамоте от Короналя, и с каждой монетой, звенящей так весело и задорно, печаль в прекрасных глазах девушек растворялась.
Каждая из них становилась богатой свободной госпожой, самой себе хозяйкой. Разве это плохо?
Слушая все это, Прекрасная яростно кусала губы и расчесывала долгие волосы, стараясь, чтобы они были гладкими и блестящими, как черный шелк. Душу ее обуревали противоречивые чувства.
С одной стороны, уехать далеко, купить богатый дом и стать важной госпожой было очень заманчиво. С другой стороны… ах, что означал один небольшой сундучок с золотом?! Жадный казначей все равно сыпанет туда ровно столько, сколько укажет Корональ, даже если взять сундук побольше. А деньги — даже самые настоящие увесистые золотые! — имеют обыкновение быстро заканчиваться. У Короналя их огромное количество! Казначей начерпает их полные сапоги, пока будет раздавать королевские милости, стоя по колено в монетах. И все это достанется ей — сопернице, златокудрой девчонке с нежным наивным личиком, разодетой в белые и золотые шелка, которая сидит теперь подле Короналя и стыдливо отводит взор, когда он касается ее или чуть обнимает ее плечи.
— Гадина, — шепчет Прекрасная. Она одевается ярко, броско, в красное. В свои смоляные волосы вплетает белые цветы, втыкает золотые гребни. Она хочет, что Корональ увидел, как она хороша. Может, передумал бы ее отсылать от себя?..
Но Корональ не передумал; и на нее он не обращал внимания, когда она вошла в тронный зал во всем своем блеске и величии. Прекрасной пришлось некоторое время стоять перед Короналем, согнувшись в поклоне, потому что он шептал что-то на ушко своей нежной возлюбленной, приглаживая ее пышные светлые волосы, и она смущенно улыбалась.
Эту ночь они провели вместе.
Интересно, они занимались любовью? Приникали друг к другу с нетерпением, изголодавшись по ласке, по любви, что дарили, или просто спали, тесно обнявшись, уставшие от пережитых потрясений?
Все равно; теперь все равно. Они были вместе, друг с другом и друг для друга. Даже если они просто уснули с поцелуем на устах, они уже были единым целым, как это бывает, когда сливаются мужчина и женщина. Неразделимы.
Любовь сияла в их глазах, любовь улыбалась их губами. Она была в каждом прикосновении, в каждом взгляде, обращенном друг к другу, в каждом жесте. Она была в лентах, повязанных у них на запястье — сине и красной, — и в сверкании венцов на их головах — одинаковых.
Прекрасная, опустив лицо, то и дело поднимала глаза и пыталась рассмотреть Короналя, выражение его лица, чтоб понять, что ее ждет, но не помогла. Эллиан был полностью поглощен Новой. Он терся щекой об ее щеку, его рука крепко обвивала ее талию, и на его щеках играли обаятельные ямочки.
— А, ты здесь, — Корональ, наконец, отвлекся от Новы, и Прекрасная смогла разогнуть уставшую спину. — Подойди ближе.
Прекрасная приблизилась, не поднимая глаз, встала у подножия трона.
— Расскажи мне, — голос Короналя загремел грозно, так, что дрогнула водная муть в волшебном зеркале за его спиной, — почему ты не насторожилась, когда со мной стало что-то не так? Почему продолжила обманывать меня?
— Мой господин гневается, — дерзко ответила Прекрасная, хотя лицо ее выражало полнейшую покорность, — но разве он может осудить сердце влюбленной женщины?
— Только любовь двигала тобой?
— Только любовь, мой господин, — смиренно ответила Прекрасная.
— Это кто это тут врет! — запищал Бон. — Кто врет?!
На коленях у Новы завозился маленький серый комок, Бон задрал свое рыльце и завозил носом.
— Кто брал у Пустотника отраву?! — пищал грозно крысенок. — Бойся меня! Я сейчас за пазуху к тебе залезу! А у меня самые чумные блохи. Я их по всем помойкам насобирал.
Прекрасная побледнела и отшатнулась. Перспектива того, что крыса залезет ей под одежду, была для нее малопривлекательной, да еще и эти обвинительные слова…
Впрочем, кто такой их говорил?! Крыса?!
— Это оговор! — нахальным голосом заверещала Прекрасная. — Ложь! Неправда! Кому ты поверишь, о великий Корональ, мне или говорящей дрессированной крысе?! Посмотри — твоя новая любимая наложница гладит эту тварь! Это ее происки! Это она подучила крысу такое говорить! Она украла твою любовь у меня и теперь пытается опорочить меня!
— Это не новая наложница, — прервал ее визгливую брань Корональ. — Это жена Короналя, единственная. Так что придержи свой язык.
— Жена Короналя?! Да она интриганка и отравительница! — с хохотом воскликнула Прекрасная. — Это она тебя отравила! Рассчитывала приворожить, но зелье попалось испорченное!
— Наглая ло-о-ожь! — заверещал разъяренный Бон. — Пустите меня, я ее укушу!
— Спокойно, дружок, — ответил Корональ спокойно. — Зачем тратить твоих драгоценных блох. У нас ведь есть зеркало, не так ли? Давайте узнаем, кто дал мне яд. На чьих руках он остался? Нова, подойди к нему. Окуни руку в воду!
По лицу Прекрасной скользнула довольная ухмылка.
«Танец-то со свечами танцевала она! — ликуя, подумала Прекрасная. — Яд на ней был… А я его и не касалась вовсе! Так что если что и случится, то с нею!»
