Зои придвинулась к нему, положила свою руку поверх его и, направляя его руку, запечатлела очертания озера на бумаге.
— Видите? Вот так. А где должна быть беседка?
Он повернул лицо к ней.
— Здесь, — ответил он, не утруждаясь взглянуть на бумагу.
— Это… — она хотела было сказать, что неверно, но его палец указывал прямо в точку. — Правильно. Итак, теперь мы сделаем набросок садовой беседки.
Поскольку строение следовало расположить с дальней стороны листа, ей пришлось перегнуться через него.
— Вы будете смотреть на бумагу? — резко бросила она, снова сев на корточки. — Послушайте, вы сейчас отказываетесь от своего шанса. Я знаю о классовой системе в Англиии и действительно даю вам возможность выбраться из конюшни. Возможно, вы никогда не станете великим художником, но это восемнадцатый век. Вы неплохо проживете, изготовляя портреты хоть немного схожие с оригиналом. Или вам больше нравится выгребать навоз до конца жизни?
Он уставился на нее, несколько минут переваривая услышанное, а затем взял у нее карандаш. Взглянув на озеро, он нанес несколько штрихов. И повернул к ней набросок.
— Это вы имели в виду, предлагая мне выбраться из конюшни?
Взглянув на рисунок, Зои отметила совершенство пропорций и как всего лишь несколькими штрихами он схватил все детали.
Казалось, тысячи вопросов роились в ее голове. Очевидно, над ней сыграли шутку. Этот мужчина и есть художник, Рассел Джонс. Она убьет Эми за ее ложь о тощем гнилозубом коротышке.
Но ведь он тоже лгал ей. Он представился Маккензи и постарался, чтобы она не узнала правду.
Вначале ее охватил гнев. Эти двое выставили ее полной идиоткой. Они лгали, секретничали и смеялись над ней. А потом она развеселилась. Они пошутили по-доброму.
Он смотрел на нее с высокомерием, но под этой маской она угадала волнение. Он понял, что разоблачен и беспокоился, что она откажется с ним дальше общаться.
Она не собиралась делать то, чего он ожидал.
— Ваша работа как-то примитивна и грубовата, — оценила она со всей надменностью. — Но для первого раза, вполне приемлемо.
В его глазах промелькнуло такое облегчение, что она еле сдержала смех.
— Примитивна, да? — Он забрал блокнот обратно, а затем переводя взгляд то на нее, то вниз, начал быстро рисовать. Всего лишь минуту спустя, он повернул рисунок к ней.
— Есть сходство?
Зои едва не задохнулась. Ее портрет, нарисованный им, был прекрасен, как рисунки Болдини[21], великолепного портретиста эдвардианской эпохи[22]. Однако, он изобразил ее спесивой и презрительной.
— М-м-м-м, — она притворилась, что не видит ничего особенного.
Он без единого слова передал ей бумагу и карандаш. Этот жест говорил «Попробуй лучше, если сможешь».
Вот оно, поняла она. Если я не нарисую так же хорошо, то потеряю его уважение. Зои радовалась, что выпила довольно много грушевого сидра, иначе она бы нервничала. Она на том же листе со своим портретом быстрыми движениями запечатлела его, объединив образы в единый рисунок. Его лицо она сделала чуть меньше своего, а его взгляд был полон страха, словно он испугался женщины, возвышавшейся над ним. Он взирал на нее с трепетом, словно умоляя.
Она показала ему изображение. На мгновение он опешил. Зои испугалась, что он разозлится. В следующую секунду он покатился со смеху.
— Вы заслужили это! — засмеялась она вместе с ним. — За ту дрянную шутку, что вы со мной сыграли!
— Я не при чем, — хохотал он. — Я невинное существо, пойманное в сети лжи меж вами и той ведьмой на кухне. Она помыкает бедным хозяином, но никогда раньше не трогала меня. Она придумала ложь, а не я.
— О, неужели? А кто сказал мне, что его зовут Маккензи?
— Это так. Рассел Маккензи Джонс.
Зои захлебнулась от смеха.
— Это ужасная шутка и мне не следовало бы смеяться. Вы такой же фальшивый, как и тот мужчина.
— Какой мужчина?
— Ваш хозяин. Или это тоже ложь? Может, вы хозяин этих владении, а он просто разгуливает тут с напыщенным видом.
— Лорд Тристан? — удивился Рассел, приходя в себя. — Вы говорите так, словно невзлюбили его.
— Я предложила починить рамочку миниатюрного портрета его жены, а он заявил мне, что с этим справится только мужчина.
— Он так и сказал?
— Ну, — помялась Зои. — Не дословно. Но что-то в этом роде.
— А, понятно, — ответил Рассел. — А может, он не хотел оскорблять человека, который живет рядом с ним уже почти год и который стал ему другом? Возможно ли такое объяснение его словам?
— Возможно, — согласилась Зои. — Женщины в моем времени склонны видеть шовинизм там, где его нет.
— В вашем времени? — насторожился он.
Она махнула рукой в опровержение.
— Я имею в виду в моей стране. Расскажете что-нибудь о себе?
— Это мое излюбленное занятие, — заверил он, растягиваясь на траве под деревом. — С чего начать?
— Где вы родились? Где работали и обучались ли на художника?
Последний вопрос открыл ему глаза.
— Хотите сказать, что вы не обучались?
— Со мной произошел несчастный случай, — тихо сказала она. — А очнувшись, я начала рисовать.
— Сколько вам было лет?
— Девятнадцать.
— А сейчас?
— Двадцать пять.
Он с минуту смотрел на нее.
— В таком почтенном возрасте и без мужа? Без детей?
— Еще ни один мужчина не понравился мне настолько, чтобы с ним остаться. Как насчет вас? Вы ведь старше меня. У вас есть жена и дети?
— Никого, — признался он. — Были кое-какие варианты. Мама упорно подыскивает мне кандидаток в жены. Но пока ни одна из них мне не приглянулась.
— Ваша семья в Шотландии?
Он ухмыльнулся.
— Только мои родители, а не я. Зато у меня такой же выговор, как у них. Вы слышите вереск в моем голосе? — спросил он с акцентом.
— Немного, — поддразнила она. Его акцент был ясно различим, когда он волновался. — Когда вы поняли, что хотите стать художником?
— Я всегда хотел писать картины. Едва мне исполнилось три года, как я чуть не залез в камин ради углей. Я нарисовал углем лицо матери на стене.
— И что она сделала?
Рассел улыбнулся, вспоминая.
— Я рассказывал эту историю много раз. Мы жили в Лондоне в одном из беднейших районов. Мой отец на повозке развозил бочонки пива по трактирам и пивным. Он был добрым и сильным как его лошади, но неграмотным, — он взглянул на Зои, словно ожидая осуждения из-за отца, занимавшего столь низкое положение.
— А ваша мать? — спросила она.
— Она не была красавицей, но голова у нее варила, — он тихо засмеялся. — Ее сообразительности хватило бы на двадцать мужчин. Увидев, мой рисунок, она приоделась и отправилась в дом сэра Маркуса Вандерштена, — он скользнул взглядом по лицу Зои, определяя, не знакомо ли ей это имя. Но имя ей ничего не говорило. — В то время он был известнейшим художником. Не было графа или герцога, чей портрет он бы не написал. По слухам, его характер был настолько же ужасным, насколько великолепной его живопись. Все позировавшие боялись его. На герцога он накидывался так же, как и на мусорщика.
