— Его не нужно исправлять. Он не твой пациент.
— Нет, он — мой сын. — Она прижала пальцы к вискам, как при головной боли. — Я могла справиться с наркотиками, — пробормотала она. Как же ей справиться с этим?
— Ты ничего не можешь поделать, — сказал Морган.
Она подняла голову и уставилась на него.
— Теперь Закари должен быть со своим собственным видом, — продолжал он спокойно, в то время как ее мир вокруг рушился. — В Святилище.
Ее кровь застыла в жилах. Барабанная дробь в голове мешала думать.
— Извини?
— Здесь для него опасно. Ему нужен совет от своего собственного вида. Когда я отправлюсь в Святилище, Закари пойдет со мной.
Она уставилась на него, ее теплые карие глаза были огромными и обвиняющими.
Совершенно чужая эмоция сжала грудь Моргана.
Вина.
Он сопротивлялся желанию отвести взгляд. Он победил демонов в глубине, стоял решительно на стене Каер Субаи, когда волна Ада обрушилась ему на голову. Он не дрогнет перед одной смертной женщиной.
Но тот взгляд пробил его сердце.
Даже когда он ушел от нее на рассвете, шестнадцать лет назад, даже когда их сын был арестован, даже когда Морган Изменился у нее на глазах, Элизабет сохранила свое неотъемлемое мужество, свою несгибаемую решимость. Теперь она выглядела потрясенной. Уязвимой. Преданной.
Он стиснул зубы. Конечно, он должен взять Закари с собой. Мальчика нельзя было оставлять одного распутывать это. Особенно с Гау, охотящимся в этих водах.
Она вздохнула. Вздернула подбородок.
— Только через мой труп.
Он почувствовал прилив облегчения. Он предпочел бы сражаться, чем чувствовать мучительное чувство вины.
— Будем надеяться, что до этого не дойдет.
Она сощурила глаза.
— Угрожаешь?
Над водой баклан свернул твердые белые крылья и погрузился в море за неосторожной добычей.
«Он ужасно выразил это», — понял Морган. Его эмоции были неназванным, токсичным варевом, кипящим как котел ведьм и булькающим в нем, разъедая его обычную отрешенность.
Он прежде никогда не интересовался правдой, только выживанием. По сравнению с сохранением его людей судьбой одной человеческой женщины можно было пренебречь. Ее мнение должно иметь значение еще меньше. И все же… Элизабет имела значение.
Он должен был заставить ее понять без того, чтобы напугать ее. Закари был целью. Они оба были. Если забрать мальчика в Святилище, это защитило бы его и убрало любую опасность для Элизабет. Или оставило бы ее одну и без защиты.
Сомнение скользнуло в Моргана, холодное и острое как лезвие. Остров был защищен, напомнил он себе. Элизабет в безопасности, пока она остается на острове. Но его беспокойство растеклось, словно пятно крови на воде.
— Я не угрожаю. Но пока Закари не получит надлежащее обучение, он представляет опасность для себя и других.
Вода плескалась о лодку, заполняя тишину.
— Ты сказал, что можешь выбирать, — сказала Элизабет наконец. — А что, если он захочет быть человеком?
— Он не человек.
— Он и не животное.
— Элементаль. Бессмертный. Один из Первых Творений.
— Бессмертный?
Он заколебался.
— Детей моря могут убить. Или они могут уйти под волну. Но, пока мы живем в море или в Святилище, мы не стареем и не умираем, как люди.
— Вы не стареете. — Она осмотрела его, наклонив голову на бок. — Сколько тебе лет, точно?
На сегодня он достаточно растягивал ее доверие. Но он больше не хотел лгать ей или скрывать правду. Если она его отвернет его, это будет не больше, чем он того заслуживал. Но у него потели ладони.
— Я родился на острове Бриссей, — сказал он осторожно, — в год Господа вашего семьсот пятьдесят восьмой.
Она посмотрела вниз, на свои руки, сложенные на коленях, потом на него. Отражение солнечных лучей на воде плясало на ее лице. Он впился в ее глаза, темно-коричневые, умные глазами, со смешинкой и потерей, крепкий, слегка квадратный подбородок. Он хотел взять ее лицо в руки, чтобы утешить ее, претендовать на нее. Но его вид не касался друг друга, только когда боролся или спаривался. И он уже не был уверен, что она будет рада его объятиям.
— Заку всего пятнадцать, — сказала она. — Он даже не готов выбрать колледж. Как он может принять решение о чем-то вроде этого?
— Нет никакого решения. У него нет выбора. — Его голос был резок. Нет выбора для любого из них. — Он — то, что он есть.
Ее руки поднялись и упали в жесте разочарования.
— Тогда зачем нам весь этот разговор?
— Для тебя, — сказал Морган с безжалостной честностью.
— Из-за моих чувств к тебе. Как только я узнал, что мальчик — финфолк, я бы забрал его и ушел. Нет никакой другой женщины, ни какой другой силы на земле, которая заставила бы меня остаться.
Его заявление потрясло их обоих. Она покраснела. Ее глаза были темными и запутанными.
— Я не знаю, что сказать.
Морган сжал челюсти. Он не был смертным человеком, чтобы просить ее о любви, он не был каким-то любовником-сидхе, чтобы соблазнить ее обещаниями.
— Что говорят твои инстинкты?
Она посмотрела ему в глаза.
— Очевидно, что мои инстинкты не очень надежные.
— Борьба? — предложил он мягко. — Или побег?
Она покачала головой.
— Я не хочу бороться с тобой. И я не собираюсь убегать от моих обязанностей в качестве матери Зака. Я не такая, как ты. Я верю, что у нас всегда есть выбор. Мое сердце надеется, что Зак выберет остаться, позволит себе быть человеком, позволит себе быть мальчиком немного дольше. Он оставит, в конце концов, все, что я говорю. Из-за колледжа, из-за квартиры, из-за девушки или из-за работы в другом штате. Я должна быть готова отпустить его. Но не сейчас. Пока нет.
Взгляд в ее глазах рвался его сердце.
— Тогда почему, — он указал на нее, — мы обсуждаем это?
— Из-за тебя. Потому что ты был честным со мной. Ты — отец Зака. Я должна подумать о том, что это означает, прежде чем я решу, что будет лучше для Зака.
Она не могла не заметить, что лучше для Закари было вернуться с Морганом в Святилище. Он победил. Элизабет позволила бы ему победить, пожертвовала бы ее собственным счастьем ради их сына. Морган получил бы все, что он хотел, все, за чем он пришел.
Он не знал, что победа могла оставить такую пустоту в его груди, такой горький вкус во рту.
— Посмотри на меня, мамочка, — кричала Эмили с вершины горки в островном общественном центре.
Детский сад уже не работал, но дети все еще оставались, бегали, вопили, играли, как будто все было нормально. Как будто правила детской площадки все еще сохранялись, даже когда законы вселенной перевернули вверх дном мир Лиз.
