– Для серьезного мошенника вы слишком трусливы, Дюбуа, – усмехается граф.
Алан обиженно сопит, но остается в карете. Может быть, он надеется на то, что присланные королем солдаты не выпустят нас из поместья.
Но, как ни странно, именно преодоление этого препятствия не оказывается для нас проблемой. Похоже, отвечающему за эту операцию офицеру и самому уже не терпится вернуться в столицу и послужить своему королю. Так, в сопровождении солдат, мы и отправляемся в Алар.
Город – прежде спокойный и величавый – сейчас встречает нас сполохами пожаров и яростным шумом. А форма солдат королевской гвардии на наших провожатых делает наш маленький отряд уязвимее. И когда на нас нападает обезумевшая толпа из нескольких десятков человек, офицер командует:
– Уезжайте!
Что мы и делаем без всяких препирательств. Мы уезжаем, слыша позади выстрелы и свист шпаг. Кони боятся огня и несутся как бешеные. За окном кареты мелькают разбитые витрины разоренных мародерами лавок и испуганные лица прячущихся в подворотнях мирных горожан.
Мы выезжаем на площадь, наполненную тысячами людей, вооруженных ружьями, саблями и факелами. Дворец взят ими в плотное кольцо, и только металлическая ограда и немногочисленные королевские гвардейцы за ней еще мешают бунтовщикам пойти на штурм дворца.
– Это безумие, ваша светлость! – снова начинает Алан. – Нас растерзают прямо здесь, на площади – как только поймут, что мы – сторонники короля. Разве вы не видите – их уже не остановить. Не знаю, кто был зачинщиком этого безумия, но думаю, сейчас даже этот человек не сможет образумить порожденных им монстров. Они не успокоятся, пока не уничтожат его величество и принцесс. Поверьте – я знаю, о чём говорю. Я был в Париже, когда штурмовали Бастилию.
А графа волнует другое:
– Нам не удастся пройти во дворец. Если стража откроет ворота нам, то вместе с нами на территорию проникнут и остальные. Мы не можем подвергать королевскую семью такому риску.
– Вы совершенно правы, ваше сиятельство! – поддерживает его Дюбуа. – Самое лучшее, что мы можем сделать – это уехать из города, пока у нас еще есть карета.
Сюзанна непривычно молчалива. Я вижу ужас в ее взгляде, но она хотя бы не призывает нас к бегству.
Граф первый выходит из кареты. Я следую за ним, совершенно забыв о собранном горничной саквояже.
– Именем короля приказываю вам разойтись по домам! – пытаясь перекричать шум, требует седовласый капитан королевской гвардии. – Его величество не станет преследовать тех, кто добровольно сложит оружие. Подумайте о своих семьях, о детях! Вы же не хотите, чтобы Алар, как некогда Париж, наполнился реками крови.
Но его слышат разве только те, кто стоят в нескольких шагах от него. И даже они отвечают ему хохотом и ругательствами.
Как ни странно, в толпе немало женщин. И некоторые из них тоже вооружены – пусть и не ружьями, а вилами и топорами.
Нам удается пробраться поближе к воротам, но о том, чтобы открыть их сейчас, не может быть и речи. Это понимаю даже я.
– Не смейте привлекать в нам внимание, ваша светлость! – шипит Алан, когда рука графа взмывает вверх.
Но на нас уже смотрят – враждебно, с ненавистью.
– Позвольте нам пройти во дворец, господа! – месье Амбуаз посылает заискивающую улыбку высокому мужчине в темном камзоле.
Именно его мы определили как предводителя – по крайней мере, той части толпы, что сбилась в кучу у боковых ворот. Он стоит на бордюре фонтана и сохраняет поразительное спокойствие.
Народ, почуяв в нас врагов, громко улюлюкает.
– Какая похвальная преданность, господин министр, – мужчина в камзоле расплывается в ответной улыбке, которая в свете мечущегося на ветру пламени факелов кажется гримасой шута. – Вы желаете разделить участь его величества?
Кажется, мы не ошиблись, и он – один из тех, кто оказался тут отнюдь не случайно. По крайней мере, он знает, кто такой граф Помпиду.
Взгляд мужчины перемещается с месье Амбуаза на меня, и улыбка становится еще шире и еще страшней.
– О, ваша светлость тоже здесь! Приятно удивлен. Я полагал, что королевские фаворитки не способны на подлинную любовь и ценят только деньги и титулы. Вы, сударыня, возвращаете мне веру в людей.
– Позвольте нам поговорить с его величеством, – снова подает голос граф. – Мы передадим ему ваши требования и попробуем уговорить его с вами согласиться. Вам нужна жизнь маленькой принцессы, не так ли? Но разве девочка не имеет права на оправдание? Дайте его величеству возможность доказать, что ее высочество – не ведьма. Я уверен, у многих из вас есть собственные дети. Как сможете вы посмотреть им в глаза, если убьете невинного ребенка?
Речь месье Амбуаза заставляет Сюзанну расплакаться. Я и сама чувствую подступающий к горлу комок. И на лицах многих стоящих рядом людей я вижу по крайней мере сомнения.
Но видит их и мужчина в камзоле.
– Чушь! – выкрикивает он. – Никто из членов королевской семьи не заболел нынче оспой. Разве это не доказательства того, что болезнь была напущена на город ими самими?
Гул в народе усиливается. Этот вожак знает, на что надавить.
Я задыхаюсь от возмущения:
– Но зачем бы им делать это?
Мужчина хмыкает:
– А это нужно спрашивать у них. Возможно, таково было пожелание Парижа, которому наш славный король продал нас со всеми потрохами.
И снова возмущенный рёв толпы.
– Но это неправда! – кричу я. – Напротив, его величество принял решение отказаться от сделки с Францией! Позвольте ему самому всё вам объяснить!
Я вижу в толпе знакомое лицо – Майра, жена крестьянина Филиппа, стоит в первом ряду, держа булыжник в крепких руках, – и воодушевляюсь.
– Мы поговорим с его величеством, и он примет во дворце тех, кого вы решите туда послать. Он ответит на ваши вопросы. Он мудр и добр, разве вы забыли об этом? Разве он не освободил вас от непосильных налогов? Разве не открыл больницы в городе? Разве не обеспечил продовольствием тех, кто из-за болезни не смог работать?
Мне кажется, моя речь имеет успех. Но кажется так только до того момента, пока мое плечо не пронзает острая боль. Я даже не сразу понимаю, что произошло.
– Эта дрянь бросила в вас камень, – шепчет в ужасе Алан.
Я снова смотрю на Майру. Руки ее сейчас пусты. А вот взгляд полон ненависти.
Я делаю шаг назад, но уже догадываюсь – они не только не пустят нас во дворец, но и не выпустят нас с площади. Алан с самого начала был прав. Это было безумием.
У меня кружится голова. И в краткий миг затуманенного сознания я вижу саквояж в руках секретаря. В отличие от меня, он про свой багаж не забыл. Саквояж закрыт, но я вижу его содержимое так, словно он сшит не из плотной кожи, а из прозрачной ткани. И содержимое это приводит меня в трепет.
А толпа уже смыкается вокруг нас. Еще секунда – и нас растерзают.
– Отдайте им это золото, Алан! – тихо требую я. – Только так мы сможем их остановить!
Дюбуа вздрагивает и смотрит на меня с изумлением. Но я не собираюсь ничего ему объяснять. Он знает, о чём я говорю.
– Но вы же не хотите, чтобы…
Я не даю ему договорить:
– Именно этого я и хочу. Жажда наживы куда более сильный инстинкт, чем жажда справедливости.
Но он и тут удивляет меня. Он так и не открывает саквояж. Он достает из-за пазухи увесистый мешочек. Секунда – и золотые и серебряные монеты летят во все стороны.
Толпа ахает, цепенеет на мгновение. И стоит только одному мальчишке наклониться за звякнувшим на каменной мостовой ливром, как это бросаются делать и все остальные. И напрасно мужчина в камзоле пытается их остановить.
– К воротам! – граф подталкивает Сюзанну в нужную сторону, и мы все устремляемся туда.
65. Дворец в осаде
Дворец полон солдат и офицеров, и я радуюсь, что у Рейнара так много сторонников. Сюзанна думает о том же самом – она даже говорит об этом вслух. Но ее супруг с сомнением качает головой:
