вы были вместе.
— Правда? И почему?
— Она крутая. Капитан отряда спасения, красотка, за словом в карман не полезет. Не пойму только, почему вы расстались. Мне кажется, вы бы стали идеальной парой.
Я закусила губу и на всякий случай затаила дыхание — Джулиан явно настроился ответить на вопрос.
— Она слишком властная, я бы сказал. Любит все контролировать, ненавидит, когда выходит не по ее. Яркая, да, красивая, дерзкая. Но с ней было сложно. И мы расстались.
— Ты ее бросил.
— Спасибо за уточнение. Да, я ее бросил. Возможно, не очень мягко.
— Не очень?! — ахнула я. — Да ты прислал ей вещи с курьером!
— А что, было бы лучше, если бы я сказал что-то вроде «дорогая, ты так заигралась в мамочку, что я рискую заполучить половую немочь на фоне переживаний»?
— Не знаю, придумать что-нибудь…
— Вот я придумал что-нибудь с тобой. И как вышло, понравилось?
Я не знала, что ответить. Как всегда, напоминание о прошлом, ударило под дых. Джулиан не сводил с меня взгляда. Во тьме его зрачки казались черными, а в них весело писали отблески свечей.
Мы оба подскочили от громкого стука в дверь и замерли. Одновременно с этим погасли все свечи, и я взмолилась, чтобы запах чадящих фитилей не достиг ночного визитера.
Неужели газетчики?!
— Квин! — раздался голос отца. — Мне нужно с тобой поговорить.
Джулиан нахмурился, а я, испугавшись, зажала ему рот ладонью.
— Не смей! Если он увидит нас вместе, то пойдет на второй круг! — прошептала я, на всякий случай даже не шевелясь. — Нас нет дома!
Джулиан флегматично пожал плечами, а отец принялся долбиться еще сильнее.
— Квин! Да где тебя носит, несносная девчонка?! Эй! Квин! Открывай!
Я отчаянно мотала головой, боясь, что Джулиану надоест, а папа все долбился и долбился, словно хотел вынести дверь. Когда, наконец, все стихло, я еще несколько минут не решалась пошевелиться.
Мы стояли слишком близко друг к другу, я видела крошечные капельки воды, стекающие с волос на кожу, чувствовала тепло и тонкий ненавязчивый аромат — запах Джулиана смешался с ароматом моего мыла, навсегда покорив сочетанием табака и ванили.
— Как думаешь, он ушел? — шепотом спросила я.
— Возможно, сидит в засаде. Может, он следит за тобой и знает, что мы здесь?
Я поежилась. Вряд ли отец опустился до банальной слежки, но кто его знает — шантажом не побрезговал!
— Хоть когда-нибудь он оставит меня в покое? Почему они считают, что можно бросить меня, вычеркнуть из жизни, а когда вдруг появится выгода, вновь превратить в послушную дочь?
— Потому что это работает, — пожал плечами бывший. — Никто не отваживается идти против. Таких, как ты — одна на миллион.
— Одна на миллион… — Эхом повторила я.
Он склонился к моим губам, и я до последнего думала, что нам помешают. Отец выломает дверь и влетит в комнату верхом на дверной ручке, кто-нибудь из коллег обнаружит, что я случайно прихватила его чемодан, рухнет крыша или загорится занавеска от беспечно брошенной свечи.
Но вместо тысячи катастроф был один поцелуй.
Первый настоящий в моей жизни.
Джулиан прикоснулся губами к моим, согрев дыханием. Притянул меня к себе, запуская пальцы в тяжелые крупные локоны. Впился поцелуем, удивительно реальным, жестким, глубоким. Так, как никогда не целовал ни на свадьбе, ни на формальных приемах.
Внутри все сжалось, я едва не застонала от накативших ощущений: совершенно новых и пугающих. Я до боли в пальцах сжала полы его рубашки, не в силах оторваться от поцелуя. Откинув голову, я просто наслаждалась и запоминала.
Запах. Табака и ванили, дождевой свежести, цветов в небольшом палисаднике под окошком.
Прикосновения. Кончиков пальцев к шее и контурам ключицы, к щеке и выше, чувствительной коже за ухом.
Звук. Хриплого дыхания и бьющихся в тишине сердец.
Темнота обострила все чувства.
На миг он оторвался от моих губ, чуть прикусив припухшую и чувствительную нижнюю, спустился к шее, неторопливо лаская языком и пальцами.
До дрожи. Болезненных, но безумно приятных спазмов внизу живота.
До бабочек — а то и целых драконов в груди.
С его губ вдруг сорвался усталый стон. И все кончилось, а там, где еще секунду назад, кожа горела, теперь стало холодно. Я инстинктивно обхватила себя руками, наблюдая, как Джулиан стремительно застегивает рубашку и обувается. До меня не сразу дошло, что он уходит.
— Что…
— Извини, мне нужно идти.
— Посреди ночи?
— Да, это важно.
— Джулиан, ты не должен уходить из-за поцелуя, это случайность…
— Прости, Квин, — вздохнул он. — Но мы зашли слишком далеко. Мне лучше уйти.
— Значит, я все еще та навязчивая влюбленная дурочка? — грустно усмехнулась я.
В который раз за последнее время Златокрылый удивил: он посмотрел с сочувствием и поморщился, словно я причинила ему боль его же цитатой.
— Ты можешь остаться, — тихо сказала я. — Я давно не строю иллюзий.
— Я не останусь. Прости. Когда-нибудь я смогу объяснить, но…
Я отвернулась. Почему-то стало стыдно. Как будто поцелуем — хотя мы потянулись друг к другу одновременно и каждый хотел этого одинаково сильно — я разрушила хрупкий мир, с таким трудом выстроенный нами на работе.
Как будто я разрушила все, заморозила его сердце, вновь превратив в циничного холодного принца, который без лишних эмоций бросил роковую красотку Дару.
Дверь за ним закрылась. О том, что случилось, напоминали лишь влажное полотенце и запасная, видавшая виды, подушка. Она соскользнула со спинки кресла и валялась на полу, но я не нашла в себе силы поднять.
Погасив несколько не догоревших свечей, я с головой залезла под одеяло и там дала волю обиде. Плакать не хотелось, хотелось жалобно скулить, потому что в очередной раз напоминание о чувствах к бывшему больно ударило по самолюбию. В очередной раз рядом с Джулианом я почувствовала себя надоедливым ребенком, мечтающим о внимании взрослых. Тем самым ребенком, которому кажется, что уж он-то куда взрослее и интереснее всех своих сверстников.
— Ну что со мной не так… — тихо сказала я, словно надеялась, что кто-то в пустой квартире ответить. — Почему я не гожусь даже на случайную связь?
В такие моменты во мне просыпается девочка, которая знает: любить надо за что-то.
И если ты не нужна, значит, недостаточно стараешься.
* * *
Я уснула под утро, измученная мыслями, эмоциями и воспоминаниями. Казалось, у меня начался жар, а приступы дрожи сменились головной болью и слабостью.
Сквозь сон я слышала отдаленное пение птиц и шум городских улиц, но не могла заставить себя подняться. Да этого никто и не требовал: в
