нервничаю, брось, – закатила глаза, поднимаясь с места. – Мне нужно помыть посуду и… А что еще мне нужно сделать? Просто сидеть и ждать, когда кто-нибудь соизволит зайти?
– Я так и делал. Сообщил знакомым, что заказать оружие и мебель можно по такому-то адресу, ну а потом просто ждал клиентов.
– В моем случае это будет почти неосуществимо. У меня нет знакомых.
– Я могу сообщить своим, что на Торговой улице в доме номер семь пекут самый вкусный в мире хлеб.
– Ты слишком милый, – улыбнулась я, смущенно пряча взгляд.
– Правда считаешь меня милым? – голос Тима стал тише, улыбка шире. – Приятно.
– Ну… ты первый, кто помог мне, когда я приехала сюда. Все время рядом, дал работу, когда она была мне нужна.
– Любой человек бы так сделал. Хотя, не любой, но многие. Доброты в этом мире больше, чем тебе кажется, поверь мне.
– Я в этом не уверена. Видела голодных брошенных на произвол судьбы детей, сложно мне верить в людскую доброту.
– Я могу лишь сказать, что однажды все изменится. И эти ребятишки перестанут голодать… В Каане все изменится, поверь мне. Я чувствую.
– А ты еще и оптимист, – фыркнула я. – Ладно, не будем о грустном. Пойду распахну двери и сяду ждать тех, кто о новой пекарне даже не знает.
Пока шла к входной двери, все думала, что не хватает листовок, которые можно было бы раздать по городу. Ну как, вот как люди узнают, что где-то рядом открылась пекарня? Мысль о листовках натолкнула меня на какую-то мысль, которая исчезла сразу же, как только появилась. Все же, спустя сутки без сна, у меня даже голова начинала болеть, когда я пыталась думать.
Двери распахнула с торжествующим выражением лица. Щекой прильнула к благоухающим цветам на арке, вдохнула утренний прохладный воздух и осталась стоять на пороге, жадно высматривая потенциальных клиентов. Улица потихоньку наводнялась служанками богатых господ, которым до завтрака нужно было успеть купить свежие продукты. Чаще всего они первым делом направлялись в молочную и овощную лавки, а вот в конец улицы, где жила и работала госпожа Белен, служанки не заезжали. Оно и понятно, каждая кухарка из богатого дома сама умела печь хлеб вкуснее того, что продавался простым горожанам. Тиммион говорил мне об этом, и я запомнила крепко – слуги аристократов в мою пекарню не заглянут, им это просто не нужно.
Я вышла на улицу, окинула внимательным взглядом свою вывеску, убедилась, что буквы на ней достаточно крупные и яркие, и вернулась в дом. От окна не отлипала ни на минуту, даже когда Тиммион прошествовал через гостиную на улицу, чтобы уйти домой. Я лишь махнула ему рукой и продолжила следить за прохожими.
Люди обращали внимание на арку. Одна из женщин развернулась к пекарне, тщательно осмотрела и вывеску, и цветами украшенный вход, но потом ушла, так и не решившись зайти.
Мой воинственный настрой потихоньку угасал. Вот уже и слуги разъехались по домам, закупив продукты, и даже местные алкаши потянулись со всех сторон в таверну, занимать свой привычный пост у крыльца “Синего льва”. Хозяева лавок распахивали форточки, подметали крылечки своих домов, ждали клиентов. Клиентов, которые у них уже давно есть, в отличие от меня.
Я страдала. Но вовсе не от того, что никто ко мне не шел, а от того, что ничего не могла с этим поделать. Если бы в Каане была возможность хоть как-то заявить о себе, Тиммион бы мне обязательно сказал. Значит, остается только уповать на эту роскошную цветочную арку и на внимание к ней мимо проходящих зевак.
“Мимо проходящих зевак” в этот день почему-то оказалось необычайно много. Обычно торговая улица была многолюдной лишь ранним утром, а уже к обеду сюда приезжали только молоденькие аристократки, чтобы купить очередное платье в ателье у Лилии. Время от времени проходили жители соседней улицы, которым нужно было попасть на площадь. Мой дом располагался как раз рядом с перекрестком, так что я видела тех, кто его пересекал, чтобы попасть в город.
Устав ждать, вспомнила о колокольчике, который мне подарил Тим. Сбегала на кухню, стряхнула с него пыль и притащила на прилавок. Маленький колокольчик оказался завершающим штрихом всего интерьера, и я, глянув на него еще раз, осталась довольна.
Мимо дома промчалась черная повозка. Она катилась так быстро, а затормозила так резко, что я подпрыгнула к распахнутому настежь окну, чтобы полюбопытствовать.
С козел спрыгнул парнишка с всклокоченными волосами, бросился к кузнице, а там его уже встречал Тиммион. Парнишка что-то быстро говорил моему соседу, но так тихо, почти шепотом, что я не слышала, а после протянул черный конверт. Тиммион взял его, нахмурился, вскрыл тут же и вытащил на свет белый прямоугольник. Пока кузнец читал, посыльный ждал, нетерпеливо топая одной ногой.
Что-то нехорошее случилось, это было ясно по тому, как задрожала рука Тима, когда он прижал ладонь ко лбу. Парнишка вернулся на козлы, Тиммион бросился в дом, а вернулся спустя мгновение, прихватив с собой чистую накидку, чтобы прикрыть грязный комбинезон. Сосед уже почти сел в повозку, как вдруг словно что-то вспомнил и замер.
Я поймала его взгляд, и в следующую секунду мужчина кинулся к моему окну.
– Аня, я должен срочно уехать. Не знаю, как надолго, надеюсь, скоро вернусь. Прошу тебя, если меня будут искать, сообщи моим клиентам, что я… я дома. Хорошо?
– Обмануть их? – не поняла я.
– Нет, скажи, что я в родительском доме, ладно? Они поймут. Аня, – Тиммион стиснул мои руки, – удачи тебе и твоей пекарне, прости, что мне пришлось оставить тебя в такой важный день.
Не успела опомниться, как мою щеку обжег мимолетный поцелуй. Тиммион уже скрылся в повозке, и она сорвалась с места, чтобы сразу же затеряться в арке домов.
Я еще долго стояла с распахнутыми от шока глазами и прижимала ладонь к щеке, на которой наверняка алел отпечаток губ Тима.
Он уехал. И, судя по тому, что прощался, надолго. Но почему? Я растерянно взглянула на кузницу, потом на цветочную арку и, осознав, что осталась совершенно одна, почувствовала, как глаза начинает щипать от слез. Присутствие Тиммиона
