— Не-е-е-ет! — стонет он, роняет листок и закрывает лицо руками.
Вот как… Сколько крови видел, сколько мук и смертей, а сломал его простой рисунок… Прав Малыш — эти руки уже ничего не построят, они несут только горе и смерть.
Оторвал ладони от лица, вытащил пистолет. Спокойствие было таким странным, словно мир вокруг замер… словно приоткрылась дверь — в пустоту, в тишину, в сон про теплое море и мокрую траву…
Полная обойма, да… а нужно всего два патрона.
— Ну что, мой златоглазый, пойдем туда вместе…
Длинные золотые ресницы вздрогнули, пальчики вытянутой руки чуть шевельнулись. Он же в сознании… слышит… понимает… чувствует…
Палец дрожал на спусковом крючке, а Яромир уже смутно догадывался, что не получится…
— Что, вот так вот просто сдашься? — на пороге комнаты стоял Малыш.
Малыш… Пришел. Он всегда рядом, когда хреново… Только сейчас опоздал.
— Да, — отозвался Яромир. — Как Змей.
… как Змей, у которого он всё отобрал…
— Хрена лысого! — заорал вдруг Малыш. — Змей до конца боролся!
И что-то изменилось от этого ора… дверь в пустоту… захлопнулась, растворилась. Он снова был тут, в гостиной, с Малышом и…
— Ты чего на меня орешь?!
— А того! — и спокойнее уже. — Я всегда твоей силой восхищался, а сегодня… ты всю ночь ведешь себя, как дерьмо!
Яромир вдруг засмеялся — нервным, дребезжащим смехом. Малыш посмотрел обеспокоенно… Не, зря волнуется, сознание у Яромира прояснилось окончательно, мозги на место встали… и даже заработали. Значит, «боролся до конца»? Ну, что ж…
— Я не хочу его убивать! — заявил Яромир, решительно поднимаясь с кресла. Если он в чем-то сейчас и был уверен, так это в том, что хочет спасти златоглазого. Ради… да какая разница, ради чего?! Главное то, что эта уверенность делает его прежним… почти прежним… сильным, решительным. Ему есть, за что бороться…
Малыш кивает, он даже не удивился, будто ждал от Яромира чего-то подобного. И они начинают суетиться…
— Простыня не подойдет, тонкая, сразу кровью пропитается…
— В другой комнате плед был, сейчас принесу…
— Осторожнее, эти штуки ещё в нем, как бы хуже не покалечить…
— Ага, давай его сюда, на заднее сиденье…
— Ну, всё, а я теперь домом займусь…
Яромир уже ставит заряды на таймер, когда Малыш возвращается. С тонкой белоснежной простыней, которой он заботливо накрывает мертвое красивое тело. И смотрит так, будто это кто-то близкий ему… «Странный он. А впрочем… не, не странный, это же Малыш, таким я его… ценю? Люблю?..»
… Уже утро. Кар взлетает над огромным костром, быстро пожирающим мозаичные полы и шелковые простыни, цветы и кровь, красоту и мерзость этой ночи…
Все зачеркнуть, все изменить,
Из подсознанья вырвать тормоза,
Новый вираж преодолеть,
Ток пропустить по нервам в сотый раз,
Смуту в душе перетерпеть,
Чтобы исполнить
Все, что хотел,
Но не успел.
(КИПЕЛОВ. «Не сейчас»)
Уже в шлюпке Яромир пытался сообразить, куда же им сейчас лететь. Клиники, принадлежащие Дин-Хадарам, наверняка закрыты. Другие клиники в Верхнем Городе?.. Неизвестно, как поведут себя высокопоставленные «белые мантии», когда увидят одного из своих… вот такого… А Инсар, когда узнает — а он точно узнает — будет в бешенстве, можно не сомневаться.
Когда поднялись в воздух, он высказал свои соображения Малышу. И в конце сделал неуверенный вывод:
— Может, тогда к нашим «белым мантиям»?
Эйдо покачал головой.
— Не… Лучше не рисковать. Фиг знает, как начальство на это посмотрит. И мы уже в этом случае сделать ничего не сможем… Лучше, чтоб наши вообще не знали.
Всё Малыш правильно говорил, Яромир и сам так думал: лучше, чтоб не знали…
— А тогда куда?..
Малыш наморщил лоб, на размышление ему понадобилась пара секунд, потом выдал уверенно:
— В шестую категорию надо.
Яромир протестующе вскинул руки.
— Там же не клиники — клоповники, и не лечат там толком, а больше наркотой торгуют или этими… членоподъемными снадобьями. А ему, — Яромир перевел взгляд на Дани, — настоящий врач нужен.
Но Эйдо был настроен решительно, он уже и курс выправил на район шестой категории.
— Есть такой настоящий. Он, говорят, раньше в хорошем месте работал. Из уважаемой семьи…
Яромир недоверчиво хмыкнул.
— А как он в этой клоаке оказался?
— Так… пьет.
Ну, это уж совсем нереально звучало.
— Да ну! «Белые мантии» не пьют, тем более, из уважаемой семьи.
— А этот пьёт. Может, чего с ним не так, может, «ф-про» сбой дала… Но он постоянно нажратый ходил. А лечил хорошо, бандиты побогаче к нему за пластикой обращались — себе или любовничкам… Он и отца моего оперировал.
— У тебя же отец помер?!
— Это потом уже, по другой причине, а после операции он в порядке был.
— Ну, ладно, — сдался Яромир. Всё равно — других вариантов не предвиделось.
Он перебрался назад, туда, где лежал замотанный в плед Дани Дин-Хадар. Струйка крови уже потекла по кожаному сиденью… Глаза закрыты. Воздух с едва слышным стоном вырывается сквозь приоткрытые окровавленные губы… «Только пока он жив, можно что-то исправить. А смерть уже не исправишь, оттуда не вернешь, не докричишься. Я не могу его туда отпустить. И он не отпустит меня, утянет за собой». Яромир протянул руку, коснулся шеи: пульс — тонкой ниточкой…
— Долго ещё? — Ему кажется, что кар движется слишком медленно.
— Сейчас, где-то тут, ещё пара кварталов.
И скорость прибавить нельзя — темно тут слишком…
«Хорошо, что я ту папку захватил» — подумалось ни с того, ни с сего Яромиру. — «Где птица. И его мама… Он на неё похож, глаза — точь-в-точь, и носик… Какой она была? Пела ли ему песню про далекий край у теплого моря?.. Ох, нет! Нельзя сейчас об этом. А то ведь — раскисну. А не должен раскисать, никогда не должен был, но сейчас — особенно».
— Малыш, а что, если его там не окажется?
— Окажется, — уверенно говорит Эйдо. — Когда мы с Зоэ прибыли, я заходил к нему. Помянули моих… Всё, мы на месте.
Раннее утро, на узкой улочке пустынно, только двое малолетних оборванцев роются в мусорном контейнере.
Малыш выходит, направляется к дому из красного кирпича. Рядом с входом в табачный магазин ещё одна дверь, над которой висит скромная табличка: «Медицинский кабинет». А на самой двери нацарапано: «Стучите громче». Малыш колотит в дверь от души, кулаками и ногами. Из окрестных окон высовываются заспанные злые физиономии… Но тут же снова исчезают в темноте квартир. Ясное дело — военный кар, солдатня… кому охота связываться?!
