— Ха-ха, ты сражаешься с бабой! — рассмеялся второй. Он стоял у лаза и пытался отодвинуть котел в сторону.
Глаза моего противника зло заблестели. Внезапным ударом он выбил из моей руки меч и оттеснил меня к скале. И прежде чем я смогла увернуться от него, он схватил меня за руку, в которой прежде был меч, вцепился в рубаху и, дернув, порвал ее на мне до самой талии.
— И правда, баба!
Я буквально вжалась в стену. Факел приблизился и полыхал уже у самого моего лица.
— Ты должна теперь порадовать меня по-другому, — прорычал он и медленно приблизился.
В поисках защиты я метнулась к стене и наткнулась на факел в руке своего врага. Запахло моими палеными волосами. Факел упал на землю, и мужик загоготал точно сумасшедший:
— Огненная баба для меня!
Пламя коснулось моего плеча. Господи, смилуйся надо мною!.. Прочь отсюда, от пламени…
И в это время — о чудо! — Эрик пришел в себя.
— Dursinn! Skal þat gjalda ykkar lif![15] — вскричал он и руками стал тушить пламя. Кабан рванулся за мною с мечом в руке. В бессилии я споткнулась и упала, успев увидеть, как Эрик вонзил свой кинжал в тело кабана.
Эта победа, однако, не дала нам и минуты отдыха. Напарник убитого с яростным криком пнул котел ногой, он перевернулся.
Эрик хладнокровно схватил меч убитого и кинулся в сторону на врага. В ушах моих загудело при виде боевой схватки. Они сражались совсем близко от меня, и смерть плясала между ними. Какая-то неведомая сила бросила меня вперед, и я изо всех сил воткнула клинок в спину этого, второго. Он с хрипом упал на землю.
Потом стало тихо. Мы стояли друг против друга, потные, тяжело дыша.
— Fifla, сумасшедшая, что вас заставило броситься спасать меня? Неужели вы решили, что я больше не смогу защитить себя? Воин борется до последнего вздоха… черт подери! И для этого ему не нужна женщина! — неистовствовал Эрик.
Вдруг он подхватил меня и потащил к лазу в пещеру, поближе к свежему воздуху. Темные полосы двигались перед моими глазами, в ушах шумело. Я задрожала как осиновый листок, мне стало невыносимо холодно. Его руки крепко держали меня, при этом он продолжал ругаться на своем родном языке почти мне в ухо, гневно, прерывая свою речь всхлипами. Я чувствовала его руки на своей горящей коже, плечах, спине, ощущала, как учащенно, будто барабанная дробь, бьется его сердце.
Грохот в голове исчез, темные полосы пропали одна за другой. Руки его ослабли настолько, что я уже доставала ногами до земли. Казалось, целую вечность мы простояли вот так, прислонившись к скале. Пальцы Эрика гладили мои волосы, путались в разорванной рубахе. Когда он прикасался к моей коже, я затихала и глубже зарывалась носом в его плечи. Он не отдергивал руку, а проводил рукой вдоль моей спины, все ниже и ниже… Что со мной происходит? Я чувствовала каждый в отдельности из десяти его пальцев, каждый волосок, каждый позвонок — до тех самых пор, пока меня внезапно не пронзила острая боль. Эрик тут же отпустил меня. С его правой руки капала кровь.
— Вы… вы ранены, фройляйн!
Голос его звучал взволнованно. Ничего не понимая, я уставилась на него. Я едва держалась на ногах, так почему он поставил меня на землю, почему? Тут я снова почувствовала на своем теле его руки. Задрав мою рубаху, он осматривал мою спину, на которой клинок оставил свой след. Кончиком пальца он вытер кровь. Я содрогнулась от боли. На земле валялся лоскут, которым еще вчера вечером я хотела перевязать его рану. Эрик бережно наложил его на порез и протянул мне концы повязки.
— Завяжите. Чуть позже посмотрим, что можно сделать. — Он помог мне надеть накидку поверх порванной рубахи и смотрел, как я затягивала завязки. — Не так просто найти вам равного, графиня… клинок ваш очень остр, скажу я вам! Кто обучал вас?
Взглянув на него, я хотела сказать, что я никогда еще не сражалась вне стен своего замка, что от напряжения у меня ломило все кости, что он крепко должен держать меня, потому что до сих пор я вся дрожу. Но не могла вымолвить ни слова. Нервное напряжение было таким сильным, что и двигаться я могла с большим трудом…
Внезапно Эрик резко повернулся и опустился на колени рядом с убитым мною. Он взял кинжал, обтер его и решился надеть на себя рубаху с его плеча. С нескрываемым отвращением я смотрела, как он с трудом раздевал труп и стягивал через голову свою рубаху. Я видела кровь убитого на белом льне, еще не высохшую, оставленную кинжалом прореху, через нее виднелась его белая кожа… И тут я вышла из оцепенения. Был ли он сыном короля или нет — не знаю. Но он оставался варваром, и это навсегда.
Шатаясь, я отошла подальше. Возле стены меня вырвало. Жирная крыса неожиданно промчалась у самых моих ног. Содрогнувшись от омерзения, я пыталась удержаться за стену. Я хотела домой, где была еда и мягкая постель. И Эмилия, которая смогла бы меня успокоить. До меня донеслось напряженное дыхание Эрика. Да, я хотела покинуть его. И чем скорее, тем лучше. Он раздражал меня; его глаза, которые изучали меня столь выразительно и одновременно отвлеченно. Дрожь пробежала по моей спине в тех местах, которых он касался. Разум мой помутился — мне следовало бежать прочь от него! Если бы только я была дома — Боже милостивый, дома.
А дома была война. Дома просто не было, во всяком случае, того, который я знала и любила. Замок Берг переполнен сейчас людьми, ищущими защиты. Кругом шум, запах гари, кричащие, умирающие мужчины, причитающие женщины, орущие дети… Еды не хватает, вода ограничена, и нигде нет покоя… с содроганием я вспомнила о последней осаде. Тогда еще была жива мать. Она все держала под своим контролем, не смея даже на мгновение потерять самообладание: утешала женщин, укачивала детей, тащила соломенные шары и размешивала масло в чане, раздавала мужчинам со своей солнечной улыбкой поджаренный хлеб, и везде, где бы она ни появлялась, становилось спокойней… Отец гордился ею! С какой охотой я раскрыла бы перед ней свою душу, рассказала бы о том, что мне выпало пережить. Она бы поняла все. И поняла бы даже, почему не хочу видеть рядом с собой мужчину, который присвоил себе одежду убитого.
У лаза кто-то запищал. То была крыса. Я подняла с земли камень и бросила в нее. Она моментально смылась.
— Эй, что ты здесь делаешь? — раздался высокий возмущенный голос.
И тут же на меня уставились два неестественно светлых зеленых глаза, и возле меня оказался в высшей степени странный человечек — такого, как он, я не видела никогда в жизни! Вдвое меньше меня ростом, с огромной лысой головой и круглый, как шарик. С морщинистого лица на меня смотрели два детских глаза.
— Пресвятая Дева Мария, не оставь меня своею милостью, — прошептала я, отшатнувшись.
