А когда черёд дошёл до Пелагеи, она не знала, что сказать.
Она стояла под светом прожекторов, теребила микрофон, и её язык прилипал к нёбу.
— Да скажи уже что-нибудь, — шепнул ей Хёк и неформально ткнул её в бок. — Что угодно!
— Сейчас среди вас, — вымолвила она, простерев руку к зрительским рядам, — находится мой дорогой муж Ли Тэ Ри.
Зал одобрительно загудел.
— Я очень ценю, что ты пришёл нас всех поддержать. И… и…
И тут она расплакалась. Ши, как самый сострадательный, подоспел ей на подмогу и спрятал её у себя на груди, с ясной улыбочкой помахав кому-то из зрителей. Мол, не беспокойся, муж, я твою Пелагею сберегу и отдам тебе в целости и сохранности. На чужое добро не покушаюсь, только слёзки утру.
Кю решил, что ему тоже следует разрыдаться. Когда микрофон передали ему, он искусно развёл сырость и, хлюпая носом, заявил, что, если бы не фанатки, не было бы его на этой сцене, и только ради них он старается, и только их он любит и будет любить вечно. Враньё, разумеется, зато какое сладкое.
Зал после его слов взвыл чуть ли не в эйфории. Сразу стало понятно, кто из группы самый популярный, самый красивый и, вообще, самый-самый. Это немного задело Хёка — лучшим он считал себя. Но ему предстояло ещё, как минимум, два часа выступлений, поэтому он приглушил в себе зависть и негодование, чтобы вернуться к ним позже и дотошно взвесить, рассмотреть под лупой каждое из своих низменных чувств.
Участники завели себе привычку обниматься друг с дружкой во время финальной песни. Вот и теперь тоже: Кю обнял Пелагею у всех на виду, потому что его переполняли эмоции. Он справился, он не подвёл группу, и концерт прошёл великолепно. В честь такого случая можно позволить себе некоторую вольность.
Пелагея от его «вольности» совершенно растерялась: вырываться как-то неудобно, люди же смотрят. Ши увидел это безобразие — и снова поспешил ей на помощь. Он с коварным выражением лица подкрался к Кю сзади, распростёр свои ручищи и обнял их двоих.
— Палишься, приятель! — гаркнул он на ухо младшему, предварительно убрав микрофон. — Тут её муж, и он вполне может быть ревнив. Давайте-ка на счёт три расходиться. Один, два, три!
Они расцепили руки, словно так и было задумано, и вернулись в общую гурьбу, где обезумевший от радости Йе обливал Хёка питьевой водой из бутылки, гонялся за Рё и напоследок снял с себя майку, чтобы швырнуть её в зал.
Публика взрывалась хохотом и аплодисментами. Фанатки выкрикивали признания в любви всем, кроме Пелагеи. Мигали фонарики, попадали на одежду брызги (это уже Шин решил повеселиться и расходовал воду почём зря). Парни дурачились, как могли. Пелагея в импровизированном танце ненароком совершила шаг, поворот, шаг, поворот и едва не превратилась в летучую мышь. В последний момент спохватилась. И надо было видеть лицо Ли Тэ Ри, который наблюдал за женой из зала.
Наконец, ног под собой не чуя, участники попрощались со зрителями, добрались до своей гримёрки и без сил рухнули кто куда. Эльф уже их ждал. Усадив Пелагею к себе на колени, он заставил её выпить воды, чтобы восполнить баланс в организме.
— Эй, фраза про баланс моя, — ворчала Юлиана. — И вообще, катился бы ты отсюда. Её менеджер я.
Ли Тэ Ри устремлял на неё свой светлый взор, и Юлиана теряла всякую охоту связываться с этим вечно живущим властным негодяем.
Ладно, так и быть, делай с Пелагеей, что хочешь. Но только сегодня, понял?
Вокруг других мемберов тоже суетились их менеджеры.
— Чувствую себя так, словно заново родился, — говорил Рё.
— Надо бы ещё разок замутить мировое турне, — бормотал умирающий от усталости Йе.
— Согласен, — поддерживал Шин. — Попутешествуем. Килограммы заодно сброшу. Но имейте в виду: по сравнению с телом, у меня слишком большая башка. Если я сильно похудею, стану выглядеть, как головастик.
— А-ха-ха! — корчился от смеха Ши. — Ну ты как скажешь, хоть стой, хоть падай!
— Не надо тебе худеть, — авторитетно отозвался Ли с массажного кресла. — Будешь нашей изюминкой.
Кю дополз до трюмо и кое-как очистил лицо от макияжа ватными дисками, смоченными в каком-то чрезвычайно ароматном средстве. Потом он натёр кожу не менее ароматным тоником и притулился к плечу разморённого Ши.
Напротив, притулившись точно так же к плечу Ли Тэ Ри, лежала на диванчике Пелагея. Такая хрупкая, такая милая. И кожа-то у нее, в отличие от его собственной, на ощупь как шёлк, даже косметика её не портит. Провести бы пальцем по этой щеке, коснуться бы этих губ…
Кю осадил себя и постарался думать о чём-нибудь менее греховном. Например, о том, что на носу у него новый альбом, который надо записать. А поскольку голос у него, как говорят вокруг, идеальный, совершенный и в ноты попадающий, хорошо бы во время звукозаписи не ударить в грязь лицом, чтобы потом не подправлять полутона при помощи аппаратуры.
Потому что Кю всё же не такой совершенный и идеальный, и до высоких нот он не всегда дотягивает. И голос его далеко не всегда в форме, хотя и лучше, чем был до операции на связках.
Задумавшись, он не заметил, как заснул. А когда проснулся, обнаружил себя всё в той же гримёрке — на диванчике, где лежала Пелагея. Рядом, установив локти на коленях, сидел в задумчивости Ши. Вероятно, это он перенёс Кю, чтобы у него потом не болело всё на свете. Пелагеи с её мужем след простыл. Да и других участников поблизости не наблюдалось. Похоже, они давно ушли и осели где-нибудь в баре, чтобы отпраздновать завершение концерта.
— Открыл глазки, какой молодец, — оживился Ши. — Присоединишься к нам? Хотим выпить за успех. Кстати, ты такой трогательный, когда спишь. Не знал?
— Ой, вот только давай без твоих комплиментов, — проворчал Кю.
Поразмыслив, он решил, что промочить горло лишним не будет, и они с Ши отправились в бар, где заседали до двух часов ночи и изрядно набрались. Кю не помнил, как его довезли до общежития и сгрузили на кровать. В уме у него мутилось, то и дело всплывал образ Пелагеи. Назойливый образ, от которого хотелось отмахнуться, который хотелось возненавидеть — а вот поди ж ты, не получается!
Утро выдалось для Кю тяжелейшим. Голова была как чугун, тело гудело, словно по нему комбайн уборочный прокатился. Голос совсем охрип, и во рту стояла сушь. Выпить бы сейчас море — и то мало будет.
«Нет, — садясь в кровати, подумал Кю. — Нельзя
