Тхорн.
Он сказал Асхелеке чистую правду, но многого не договорил, с нетерпением ожидая, когда они оба смогут раскрыться друг другу чуть больше. Конечно, она ощущала себя уязвимой после сканирования, полагая, что он узнал о ней все, но это и рядом не стояло с истиной. Он словно подглядел в замочную скважину, причем без спроса. Некоторые сцены со скана повергли в легкий шок, но куда больше любопытства у него вызывал вопрос, откуда, откуда во всей Галактике, могла взяться в шести-семилетней девочке такая стойкость?
Ее психика, конечно, была уникальной. Подсознание Асхелеки в момент сильнейшего стресса сработало как надо и захлопнуло все опасные двери. Но дальше ей пришлось справляться самой. С адаптацией в школе для детей с ограниченными возможностями, с болезнью отца. Однажды, в приступе раздражения он с размаху ударил ее по лицу, чудом не устроив шестилетней малышке сотрясение мозга. После чего стоял на коленях полчаса, размазывая слезы, умоляя о прощении. И второе оставило более глубокий след в ее психике, чем первое. Она не проронила тогда ни слезинки.
Как ни странно, это напомнило Тхорну, как его дед, сочтя его слишком мягким по характеру, решил устроить ему «жесткую стажировку» на корабле. Ему тогда едва исполнилось семнадцать, он толком не закончил учебу в военном училище, но по одному слову капитана эс-Суйа его выдернули с учебы. На следующий день рано утром он уже стоял на тренировке перед старшим офицером на корабле его деда. Самым жестким, самым холодным, самым, как он узнал позже, самовлюбленным и безжалостным к младшим.
Тренировка, по сути, превратилась в избиение, которое сопровождалось весьма нелестными отзывами о Тхорне, в том числе личного свойства, причем на виду у всей команды, абсолютно незнакомой для него. А в стороне стоял дед с полностью закрытыми эмоциями и холодно наблюдал. Когда от боли и усталости он уже с трудом мог стоять, капитан дал знак своему подчиненному отойти и подошел к внуку — Тхорн полагал, что это все, защищаться и в голову не приходило. Тем страшнее и унизительное было внезапно получить еще пару мощных неожиданных ударов, теперь уже от деда, после которых встать сам он уже не смог.
Кадар эс-Суйа, казалось, задался целью убить его в тот день. Их отношения никогда не были переполнены теплотой и нежностью, но все же до того момента Тхорн не сомневался, что дед его любит. Им случалось обмениваться шутками и весело проводить время вместе, пока он был маленьким, Кадар дарил ему игрушки и водил на зрелищные мероприятия. Такого ада от стажировки у родственника семнадцатилетний легкомысленный юноша не ожидал.
В больнице ему диагностировали перелом руки и ушибы внутренних органов. Случись такое с гражданским — кто-нибудь должен был бы за это ответить. Но на военных кораблях уголовный закон так не работал.
Дед зашел на следующий день и в ответ на взгляд внука, полный ужаса и возмущения, холодно сказал:
— Можешь уйти. Но тогда так и останешься до конца жизни слабаком.
Перелом к тому времени Тхорну уже срастили — благо, медицинская страховка была отличной. Уже почти ничего не болело, все выглядело совсем не так, как накануне. И он решил не убегать.
Он вернулся на корабль деда, и за очень короткое время научился быть злым, противостоять тотальной безжалостности старших офицеров и, самое главное, гораздо лучше научился драться. Месяц спустя он уложил того самого, кто его избил в первый день — уложил так, что тот не смог встать, и вся команда собралась вокруг в немом изумлении, переглядываясь. Он и сам не знал, что может так быстро учиться. Не знал об этом и его дед — это было видно по его эмоциям, теперь открытым.
Годы спустя, незадолго до смерти, Кадар просил у него прощения за тот эпизод. К тому времени Тхорн давно превзошел его и по боевым навыкам, и по телепатическому уровню. Он легко простил, хотя все произошедшее стоило ему глубокой скрытой травмы.
Ее нашел Сезар лет десять спустя, когда выяснилось, что Тхорн достиг уровня своих командиров — высших телепатов, и в чем-то превзошел их. В день встречи с Величайшим он отчаянно переживал — что если зря побеспокоили, а его уровень — просто высший?
Но ошибки не было, и в тот день он стал прямым подопечным Сезара. И приобрел нового учителя — самого сильного, невозмутимого, щедрого и одновременно самого жесткого из всех, какие у него были, включая Кадара эс-Суйа.
Эльтесеин начал с исправления ошибки его деда, заставившего его забыть о природной мягкости характера и стать чересчур уверенным в себе. Он ежедневно ломал его гордыню, тыкая носом в собственные слабости, словно котенка, заставляя повторять с виду простые телепатические упражнения до приступов тошноты, добиваясь совершенства. До тех пор, пока Тхорн не осознал, что научился многому, но совершенство все еще не достижимо. Оно даже напротив, словно отдалилось от него за время занятий.
Услышав эту мысль в его голове, Сезар послал улыбку:
— Я рад, что ты вспомнил о своей человеческой сущности. Не забывай же о ней и впредь.
— Но я…
Тхорн ужасно смутился, когда понял, на что указывает Величайший. Ему стало ужасно стыдно за свою заносчивость, нетерпение и иногда даже презрение по отношению к подчиненным, которое Сезар, безусловно, увидел на скане.
— У каждого свой потенциал. Если тебе дано многое, то значит — тебе легче, чем другим. Не забывай об этом, когда оцениваешь чужие достижения, — жестко добавил Величайший.
С тех пор он совершенно иначе стал смотреть на тех, кто может меньше — даже если они были старше него, даже если они сами слегка заносились. Единственное, чего Тхорн так и не смог преодолеть, сколько не говорил об этом с Сезаром — это снисходительное отношение к женщинам. Он не умел влюбляться. Иногда ему нравилась какая-нибудь девушка, чисто внешне, но стоило приблизиться — и ее мысленный ряд тут же вызывал устойчивое желание скривить рот. Иногда он не удерживался от язвительных фраз, иногда просто скучал.
Первая и последняя влюбленность в его жизни возникла в двадцать пять лет, еще до встречи с Сезаром. Это была тридцатилетняя дочь его командира. Шутница, веселушка, вечно флиртующая со всеми офицерами подряд. Ее отец очень спокойно к этому относился, но исподволь приглядывал. Повышенный интерес Тхорна был замечен сразу, и поэтому приглашать ее на свидание представлялось и опасным, и неэтичным, хотя мысли возвращались к ней снова и снова, делая многие ночи подряд бессонными.
И все же не в его правилах было следовать правилам, а в юности — особенно. Поэтому однажды вечером на свой страх и риск он улетел с этой девушкой в Застывшие. Приглашение на свидание было аккуратно замаскировано за дружеской вылазкой, но это оказалось лишним: симпатия была взаимной, и вечер получился полным смеха и поцелуев.
