Гермиона улыбалась и аплодировала жениху и невесте, танцующим парам. Всё шло просто прекрасно, настроение поднималось вверх, но ровно до той отметки, где начинались мысли о собственной свадьбе. Из головы не выходили слова Люциуса.
«— Готовишь из меня миссис Малфой?
— И что, если так?
— Ты — теперь моя семья!»
Но вон она Джинни — беременная, счастливая и замужняя. Улыбается и бросает свадебный букет за спину, а потом они с Гарри оборачиваются и хохочут: букет поймали близнецы Патил, обе сразу. А сама Гермиона здесь, на скамейке, одна — беременна и незамужем.
Женщина вздохнула. Она встала, чтобы уйти и вдруг натолкнулась на Джорджа. Они давно не виделись. Гермиона знала, что Фред погиб, и теперь его брат, по рассказам Джинни, больше не был таким озорным и весёлым, как прежде, однако магазинчиком своим занимался с завидным упорством, словно доказывая, что даже смерть не способна остановить Уизли.
Джордж поначалу очень мило рассказывал о новых изобретениях, а потом предложил потанцевать: как раз в это время заиграли кельтские арфы и флейты.
— Извини, Джордж, не хочется.
— Ты что, Гермиона, уходить собралась? — он весело подмигнул. — Сейчас всё самое интересное начнётся: конкурсы, фейерверки… А заночевать можешь у нас!
— Мисс Грейнджер, кажется, ясно выразила своё нежелание, — раздался за спиной голос, до того холодный, что по спине побежали мурашки.
Гермиона обернулась. Люциус в светло-сером костюме стоял рядом, опираясь на серебряный набалдашник трости. Из-за жары он забрал волосы в хвост, перетянув их бархатной лентой.
— О, мистер Малфой, вы сегодня без маски? — усмехнулся Джордж.
— Как и вы — без уха, — сухо улыбнулся Люциус.
Гермиона поняла, что пора брать ситуацию в свои руки. Она просунула руку под локоть Малфою и решительно увела его подальше.
— Ответь, Гермиона, это был способ отделаться от Уизли, или ты действительно не хочешь танцевать?
Она закатила глаза:
— Вы никогда не помиритесь, да?
Люциус покачал головой и повернулся к ней.
— Так что же? Моё предложение ты принимаешь?
Гермиона закусила губу. Стоило подумать о нём, как он появлялся, будто читая её мысли.
— Да, — улыбнулась она.
Они закружились в медленном танце, и поначалу было неловко от множества острых взглядов других пар, режущих, как нож. Гермиона поймала взгляд Люциуса, и он вдруг ободряюще подмигнул ей.
— Представь их лица, если бы они увидели, как мы жарили сосиски!
Гермиона хихикнула, и волнение постепенно спало. Она с удовольствием окунулась в знакомое облако имбирных ноток «Pas de Calais», будто вернулась домой. Люциус одной рукой обнимал за талию, другой — сжимал миниатюрную ладонь, и прикосновение тёплого металла обсидианового перстня навевало нескромные воспоминания.
С ним было тепло и уютно. Хотелось закрыть глаза, но она не могла оторвать глаз от Малфоя и, чтобы он не заострял на этом внимание, смотрела на его аметистовую булавку в белом галстуке.
Люциус вёл уверенно и спокойно, будто они танцевали где-нибудь в роскошном зале, а вокруг не было никого.
— Ты хорошо танцуешь, — невольно вырвалось у неё.
— То же самое могу сказать о тебе. Всё-таки от этих танцевальных курсов есть польза. А ещё ты очень изящная и красивая.
— Если это и так, то я ненавижу свою… красоту.
Он помолчал немного, а потом чуть склонился и прошептал ей на ухо:
— Твоя красота достойна не ненависти, а любви.
И эта простая фраза заставила её вспыхнуть до корней волос. В голове почему-то отразилось, как он произносит «любви», на букве «в» его белые зубы касаются тонкой верхней губы.
«Почти как при поцелуе… Мерлин, как он божественно целуется!»
Гермиона вдруг поняла, что касается пальцами кожи Люциуса на запястье, и сердце забилось сильнее от этого волнительного и даже интимного единения. Она чувствовала его пульс, неосознанно поглаживая большим пальцем мужскую руку сквозь рубашку.
«Полгода между нами ничего нет… Наверняка Люциус снимает напряжение с какими-нибудь дамочками из Лютного!»
От этой мысли едкий яд ревности проник под кожу, заставляя вцепиться в длинную манжету его рубашки сильнее.
* * *
Люциус допил остывший чай и отставил пустую чашку на край стола. В кабинете летним вечером было ещё светло, и маг решил поработать с документами по обеспечению Хогвартса.
Мужчина развернул жёлтые пергаменты со сметами, полученными от МакГонагал, и погрузился в раздумья.
Он чувствовал себя зверем, загнанным в клетку, будто снова вступил в ряды Сопротивления, предав Тёмного Лорда.
В нём теперь, казалось, уживались три личности, и всем троим было тесно в одном человеке. Прежний Люциус знал, что обязан заботиться о сыне и выжившей из ума жене, новому хотелось всё бросить к дементорам и трансгрессировать в охотничий домик, а ещё был третий — негласный советник министра по финансам и глава попечительского совета магической школы. Всё это изрядно изматывало. Хорошо ещё, Гермиона поддерживала его морально — дельными советами и шутками, иначе пришлось бы совсем туго.
Люциус вспомнил пышную свадьбу Драко в Кале. Астория, кажется, была всем довольна, ведь она вот уже пару лет тайно вздыхала о Драко. Сын тоже выглядел счастливым, улыбался шуткам, смеялся впервые за столько лет, и у Люциуса отлегло от сердца: было так приятно видеть его радостным. И глядя, как сын смотрит на невесту, Люциус втайне надеялся, что он никогда не вспомнит ту, что встала между ними.
Но Нарцисса… Он и сам одно время считал, что она притворяется, чтобы вернуть его, но целители в Мунго делали неутешительные прогнозы: затяжная депрессия, связанная с гибелью сестры, которая переросла в шизофрению в тяжёлой форме. Нарцисса теперь редко узнавала его или Драко, всё звала покойную Беллатрису и, не дозвавшись, в отчаянии раздирала лицо ногтями. Хорошо ещё, что Чайна ухаживала за ней день и ночь. Люциус вдруг подумал о том, что если существует загробная жизнь, то Белла, должно быть, сейчас жалеет, что запытала Лонгботтомов до безумия, зная, что её родная сестра спятила.
Он вспомнил, как после госпитализации Нарциссы в Мунго Драко ворвался в его кабинет и зло бросил:
— Ты предал её, отец! Из-за тебя она сошла с ума!
Люциус молчал, давая сыну возможность выплеснуть гнев.
— Ты променял её на какую-то невзрачную девчонку! Как ты мог?!
— В тебе сейчас говорит обиженный мальчик, Драко. Ты и сам прекрасно знаешь, что мы с твоей матерью давно не любим друг друга. Только озвучивать это пришлось в твоём присутствии, о чём я жалею.
— Мерлин… Отец, да кто она такая, в конце концов?! Что это за выскочка? Она хоть чистокровная волшебница? Я её совершенно не помню, а семьи чистокровных наперечёт!
Уголки губ Люциуса дрогнули. Он снова вспомнил слова Северуса «Я назвал её грязнокровкой».
— Видишь ли, чистота крови не играет никакой роли…
— Что?! — Драко был поражён. — Не ты ли втолковывал мне всю жизнь, что грязнокровкам не место в волшебном мире? Не ты ли воевал за это?
— Люди меняются, — Люциус отвернулся к окну, чтобы сын не заметил, как пальцы теребят пуговицу рубашки. — Ты уже взрослый, и можешь понять, что я тоже имею право на ошибку.
Эти слова несколько остудили Драко. Но не уняли боль и злость. Он с досадой бросил:
— Но почему именно какая-то девчонка? Она что, так хороша в постели?!
Тогда-то Люциус и сорвался. Он схватил сына за грудки и с еле сдерживаемой злобой процедил:
— Ты переходишь всякие границы! Ещё слово, и ты недосчитаешься зубов!
Именно в тот вечер он опустошил бутылку виски, мучаясь ужасными воспоминаниями и ревностью. А потом решительно трансгрессировал в охотничий домик.
«О, Мерлин…»
Хорошо ещё, что с Гермионой всё прошло как по маслу. Когда Малфой услышал от неё про эту идиотскую арт-терапию доктора Фоссета, он сразу понял, что весь этот балаган — всего лишь отъём денег наглыми магглами у честных волшебников. Посоветовавшись с Гастингсом, семейным целителем, который каждый месяц осматривал Гермиону, Люциус выяснил время, более-менее безопасное от внезапного выкидыша или преждевременных родов. Он понятия не имел, выдержит ли Гермиона такой натиск и эмоциональное давление, и шёл ва-банк, надеясь на её природное упрямство и жажду жизни.
