Гермиона с большим трудом оторвалась от стены и неслышно отправилась в сторону библиотеки. Ощущение, что только что она подсмотрела в душу Люциусу, не покидало.
В библиотеке она ходила из угла в угол с книгой в руках, не в силах усидеть на одном месте. Малыш, чувствуя состояние матери, толкался, и Гермиона поглаживала живот, успокаивая его.
«Нужна… Не уходи…»
Прочитанные строчки никак не укладывались в голове, мысли перескакивали с одной на другую, а перед глазами накрепко отпечаталось, как Люциус сидит перед роялем, уронив голову на руки. Вспомнились его слова после битвы у Стоунхенджа:
«Просто побудь со мной».
В тот вечер Гермиона так толком ничего и не прочитала. Она заснула на диванчике у камина, поджав ноги и крепко прижимая к себе томик «Магические поэзы Ренуара». И не проснулась даже когда Люциус, увидев полоску света под дверью, зашёл в библиотеку и укрыл её тёплым клетчатым пледом.
Это была первая ночь, которую она провела в поместье по доброй воле.
* * *
Гермиона так привыкла к вечерним визитам Люциуса в охотничий домик, что уже тосковала, когда он не приходил. Она никогда не спрашивала о его сыне или Нарциссе, а сам он не рассказывал. Конечно, она видела, что с его безымянного пальца однажды пропало обручальное кольцо, а в том майском «Ежедневном пророке», купленном в «Волшебном закоулочке», появилась крохотная заметка о его разводе. И рядом, в разделе светских сплетен, который вела Скитер — объявление о свадьбе Драко Малфоя и Астории Гринграсс.
В иной раз Люциус так долго отмалчивался в кресле перед камином, дымя трубкой, что и троллю было ясно, что он думает о сыне, оставшемся во Франции. Или о каких-то нерешённых проблемах, связанных с ним. К тому же, Малфой всё ещё оставался главой попечительского совета Хогвартса, а в скором времени собирался занять в Министерстве должность советника по финансам по предложению Бруствера. Сам Кингсли, по словам Люциуса, был от этого не в восторге, но людей после войны не хватало, а прежний советник, Энтони Дулитл, вышел на пенсию.
И однажды, именно в тот вечер, когда Гермионе снова приснился кошмар с Драко, Люциус как раз явился не в духе. Глаза его зло поблёскивали, отливая холодной сталью, и тонкий запах виски витал в воздухе, когда мужчина, тяжело оперевшись на комод, смотрел на неё.
— Как твои успехи, Гермиона? — голос был опасно вкрадчивым, будто они снова оказались в роли хозяина и горничной в его кабинете. — Тебе удалось справиться со своими страхами?
Молодая женщина сжала губы, вцепившись в край столешницы. Ей не нравилось, что Люциус не назвал её сегодня «дорогой», выйдя из роли заботливого мужа. К тому же, признаваться в своём полнейшем провале не хотелось, но этот тон… он пугал до дрожи, будя непрошенные воспоминания.
— Я стараюсь, — глухо заговорила она, опустив глаза и старательно разглядывая узоры на полированном дереве. — Доктор Фоссет говорит, что это может занять несколько лет…
— Вот как?
Люциус бросил голодный взгляд на её стройные ноги, выглядывающие из-под полупрозрачного пеньюара, на округлившийся животик, и уже почти передумал, но отступать было нельзя. И без того слишком много времени упущено.
— Скажи-ка мне на милость, — заговорил он, неторопливо подходя ближе и расстёгивая рубашку, — что именно сделал мой сын с тобой в ту ночь, что тебя так трясёт при одной мысли о том, что мужчина коснётся тебя?
— О чём ты? — Гермиона изумлённо уставилась на него и подалась назад, но натолкнулась спиной на бревенчатую стену. — Ты ведь и сам всё знаешь…
— Подробности! — оскалился Малфой в её перепуганное лицо. — Мне нужны подробности! Дракловы детали!
Он вдруг рванул её на себя и, сжав подбородок пальцами, зло бросил:
— Что он делал с тобой, Гермиона?
Женщина ещё старалась разглядеть в его глазах остатки рассудка, но вместо этого увидела ядовитую горечь ревности и что-то ещё, неопределяемое, странное. Она молча дёрнулась за палочкой, оставленной в шаге — на полке с книгами, ведь от Люциуса она такого не ожидала. Его стальные пальцы сдавили запястья, как наручники, и вытянули руки над головой. Он так прижался к Гермионе голой грудью, что свежесть его одеколона, смешанного с запахом кожи, окутала дурманящим облаком. Позади бревна впивались в лопатки. Отступать было некуда.
— Что ты делаешь?! — всхлипнула она. — Зачем?
— Претворяю в жизнь твои кошмары! — рыкнул Малфой. Он вклинил колено между её ног, прижавшись бёдрами. — Собираюсь отыметь тебя везде! Для начала сюда! — он упёрся в неё отвердевшим членом в брюках, и женщина взвизгнула:
— Пусти! Пусти!
— Я тебе открою один секрет, Гермиона, — его изогнутые от злости губы касались уха, и каждое слово отпечатывалось в мозгу каленым железом, — когда ты сопротивляешься, это только сильнее заводит!
— Перестань! — она вся побелела, как полотно. — Не надо!
— Я твой самый близкий человек! — между ними не осталось и дюйма, Гермиона чувствовала мужское дыхание на лице. — Я тебе теперь мать, отец, и муж! Так что давай! Скажи это!
— Не м-м-м-м-м-м… — горло будто свело судорогой. — А-а-а-а!
— Как он называл тебя?!
— Я… Ягод-кой…
И воспоминание резануло по живому. Лопнула рана, из которой слезами просочилась боль.
— Чего он хотел?! Отвечай!
— Чтобы я кричала! — прошептала она, закрыв глаза от заново переживаемого ужаса. — Кричала под ним! Чтобы кончила…
— Скажи, скажи, чего ты боишься?! — не сбавлял оборотов Люциус, не давая ей закрыться и уйти в себя. — Давай, говори!
Гермиона задыхалась от страха. Хватая воздух открытым ртом, как рыба, выброшенная на берег, она не видела перед собой ничего, кроме белой рваной рубашки Драко и его голой груди. Громадная холодная лапа дикого ужаса сжала её всю, грозя раздавить, как букашку без всякой жалости. Была — и нету. И разве только Гарри вспомнит её с сожалением и грустной улыбкой, потому что больше некому…
— Хватит! Не надо больше! — она с такой силой рванулась из его рук, что Люциус едва удержал её, прижимая к себе.
— Говори! Давай, Гермиона! Скажи это! — кричал он, добиваясь, чтобы она, наконец, разозлилась.
— Я боюсь! — вдруг отчаянно завопила девушка. — Мне страшно! Я боюсь, что ты окажешься Драко! И снова причинишь мне боль! Я не вынесу этого ещё раз…
Она зарыдала, вырвав руки и прижав ладони к лицу. Люциус ослабил хватку, осторожно обнимая Гермиону и мысленно вознося молитвы Мерлину, что всё обошлось, и ребёнок не пострадал. Она смогла. Справилась.
— У него нет над тобой власти, кроме той, что ты даёшь ему сама, — шептал он ей в пушистую макушку. — Ты женщина, и нет твоей вины в том, что он оказался сильнее тебя! Позволь себе быть слабой…
Малфой старался не думать о том, чего это испытание стоило ему. Должно быть, всего тюремного срока в Азкабане, включая все «Круцио» Тёмного Лорда. Мужчина прекрасно понимал, что весьма тонкая грань отделяла его от того, чтобы начать жадно целовать Гермиону и разрывать тонкую сорочку, обнажая желанное тело. Очищать её от скверны каждым прикосновением и войти в неё, наконец, доказывая, что она принадлежит ему, только ему, а не Драко.
Молодую женщину трясло. Поглаживая её по спине и волосам, Люциус не пытался утихомирить истерику, понимая, что сейчас страх, выплеснувшийся наружу, должен уйти вместе с болью. Пусть не весь, но хотя бы большая часть.
— Ты молодец, малышка… Я горжусь тобой. И я тебя никогда ему не отдам! Слышишь?
Гермиона что-то глухо прорыдала в ответ.
— Он ничего не помнит, — тихо проговорил Люциус. — Скандалит со мной из-за Нарциссы. Хочет, чтобы я к ней вернулся. Говорит, ты со мной из-за денег.
Гермиона возмущённо замолчала и встретилась с ним недоверчивым взглядом.
— Вот и я его убеждаю в обратном, — мужчина стёр большим пальцем слезинку из уголка её глаза. — Видишь ли, Нарцисса в Мунго, Чайна не отходит от неё. Нарцисса помешалась после той ночной схватки. А Драко считает, я её бросил. Из-за тебя.
