гостиницы, мы с Верой убрали все со стола, расстелили кровати.
Верочка притянула меня к себе и обняла, вздохнув в макушку.
— Спасибо тебе за все, Лен! Спасибо! Что бы я без тебя делала?
— Жила бы себе спокойно в нашем поселке и радовалась жизни, что же еще!
Я наигранно рассмеялась и повернулась к Петру, что неслышно приблизился к нам. Он улыбнулся и погладил меня по голове, от чего мне стало смешно.
Уходя на улицу, я отводила глаза, чтобы не смотреть, как целуются Вера и Петр, наконец нашедшие друг друга.
У дверей меня ждал Паша. Он прислонился к косяку и сложил руки на груди.
— Значит, не хочешь ничего помнить? — спросил он.
— Ничего.
— Совсем-совсем?
— Совсем!
— Даже это?
Он обнял меня и приподнял пальцами мой подбородок. И без того черные глаза его потемнели.
— Ты опять, Леночка Тряпкина?!
— Ух… я… Паш… ну…
— Почему ты отворачиваешься? Почему ты не смотришь мне в глаза?!
— Уоу-у, Пааш…
— Да, и я здесь ни при чем. Я виноват только в том, что не могу отвести от тебя глаз…
— Я… Ты…
— Я голоден, Лен. Мне трудно смотреть на тебя и не испытывать простого человеческого вожделения.
— Я не виновата…
— Виновата. Потому что ты меня тоже вожделеешь.
— Я тебя… сейчас… коленкой… стукну…
— Потому что ты лживая и эгоистичная. Ты трусишь и убегаешь, потому что у тебя наверняка есть отходные варианты…
— Ты что, дурак?!
— Почему ты меня боишься? Я не причиню тебе зла, боли, никогда не сделаю тебе ничего плохого… И вряд ли смогу тебя чем-то удивить.
— Ой, дура-ак….
— Дурак у меня в штанах, честно говоря. Будь честной хоть раз в жизни, скажи хотя бы самой себе — ведь ты же хочешь того же, чего хочу я?..
С этими словами он нежно провел кончиком пальца по приоткрытым губкам и замер, почувствовав, как я кончиком языка коснулась его пальца… как губы обхватили его…
Это было эротично до такой степени, что Пашка едва устоял на месте. Я не сводила с него отчаянных глаз, и он хрипло выдохнул:
— Будь осторожна, блондинка! Я слишком долго хотел тебя, и та ночь совсем не утолила мой голод, так что сейчас ты играешь с огнем.
Вместо ответа с губ сорвался лишь слабый чувственный стон, и тогда Паша отнял палец и вновь приник долгим и яростным поцелуем. Он явно хотел, чтобы губы касались всего его тела, а в особенности той его части, которая сейчас доживала последние мгновения перед тем, как взорваться от напряжения…
Мои руки скользнули по его груди. Паша схватил меня за запястья и прижал к стене, словно распяв. Драная футболка задралась и то, что Паша увидел под ней, заставило его зарычать, навалиться всем телом. Он грудью терся о грудь, кожей чувствовал бешеный стук сердца, ужасался и восхищался нежностью кожи…
Чувствовалось, что ему необходимо было держать меня за руки, потому что иначе он вряд ли мог бы отвечать за себя, будто мои руки творили с телом и разумом что-то немыслимое.
Он осторожно отпустил руки и медленно заскользил ладонями по предплечьям наверх, потом по нежной шее… по волосам… обратно, по плечам, уже снимая футболку … по обнажившейся груди, восхитительной и соблазнительной груди, полной и упругой, увенчанной нежно-розовыми бутонами сосков…
— Я хочу целовать тебя… Я хочу пробовать тебя на вкус… Всю тебя, золотая королева…
Я сгорала от страсти, изнемогала от желания, улетала от счастья — и — и до сих пор не верила, что это происходит со мной. Прежде не ощущая такого мощного желания мужчины, инстинктивно отвечала на все его движения.
Паша подхватил меня на руки и понес в свою святая святых- комнату на втором этаже.
— Все, что было, в прошлом, — сказал он, опуская меня на матрас в удивительно чистой и пустой комнате., без единого листочка, что уже о чем-то говорило. — Время начинать настоящее.
И он снова привлек меня поцелуем.
— Я тоже давно хотела тебя, Паш. Всю свою жизнь — хотела и ждала. А все остальное — все остальное совершенно не важно. И остальные…и ты прав. Время начинать настоящее.
Лена
Это какое-то колдовство — теплые, временами горячие, нескромные огромные ладони Паши оглаживали мои руки, плечи, бедра, а я поддавалась этим движениям, ластясь, как кошка, выгибаясь, отдаваясь его нехитрой ласке.
Моя реакция не осталась для него не замеченной: он сразу же включился в соблазнение на полную катушку: пустил руку вниз по груди, царапнув нежную кожу под пупком, прижал к своей часто вздымающейся груди, а сердце так и стучало в своем, равном, механическом ритме: туктук-тук-тук тук!
А мое-то как зашлось! Казалось, что все плывет перед глазами. От того, что я их открыла, ничего не изменилось: темнота, как темная вода в реке, обволакивала и поглощала все, кроме одного: его присутствия.
Паша
Как только она сказала о настоящем, как все, ноги подогнулись, руки опустились, а потом будто кто-то толкнул в спину: иди же к ней, иди! Век себе не простишь, если сейчас отпустишь ее, а не поднимешь в свою комнату, откуда постоянно слушал ее дыхание каждую ночь, маясь от неудовлетворённого желания.
И уже там, в темноте тихого этажа, огладил руки, плечи, груди, прижался к спине так близко, как смог — теперь и нож между нами не пройдет, чтобы разлучить.
Языком — по теплой коже возле мочки уха. Она дрожит. И я тоже. Зубами, губами — за этот спасительный якорь — маленькое ухо, и сразу же она отзывается стоном, по которому ясно: она напряжена не меньше, чем я.
И все это — не размыкая глаз, но ничего, ничего, я все вижу за нас двоих, родная моя, яркая, теплая, податливая.
Провожу руками ниже, ниже, и она, в почти бессознательном состоянии, шепчет мое имя в темноту, выгнув голову на подушке так, что виды острые белые ключицы, красивая нежная шея, в которую так и хочется вонзиться..
…поцелуями…
Ее губы приоткрыты, и она капитулирует. Становится сразу и безоговорочно моей.
Лена
Эта темнота обостряет все мои чувства, все мои полутона и намеки на яркие эмоции.
Я почти вижу, как он отстраняется, и сразу становится пусто и холодно, но только до того момента, когда он снова рядом — но уже в ногах кровати. Паша придвигается на коленках ближе, берет мою ногу и целует круглую косточку, изящную щиколотку…берет вторую и проделывает с
