возразил я, желая знать, почему
его это волнует.
— Потому что, как и у твоей возлюбленной, — сказал он, его голос был низким, когда он держал мой взгляд, — у нее было очень мало выбора, когда дело касалось ее жизни. Так что не обижайся на нее. Это все, о чем я прошу, и я никогда ни о чем тебя не просил.
Он никогда не просил.
Это я всегда его просил. Но это была в другой жизни.
Я смотрел в эти прикрытые глаза. Если бы я не был таким слабым, то мог бы использовать внушение — то, в чем Малик никогда не был хорош.
— Ты заботишься о ней.
— Я больше не способен ни о ком заботиться, — ответил он. — Но я в долгу перед ней.
От того, как ровно он это сказал, у меня в груди пробежал холодок. Я прислонился к стене.
— Я никогда не отказывался от тебя, Малик, — устало сказал я. — И я не жил.
— До сих пор. — Он начал обматывать мою руку. — До Пенеллаф.
— Это не имеет к ней никакого отношения.
— Все связано с ней, — пробормотал он.
— Чушь. — Я потряс головой. — Как ты думаешь, почему я даже подумал о встрече с Кровавой Королевой после того, что она сделала со мной и что она сделала с тобой? Дело было не только в Атлантии. Дело было не только в том, что Кровавая Корона делала со смертными. Это были второстепенные вещи. Речь всегда шла о тебе. Я приехал в Оук-Эмблер, готовый вести переговоры за тебя. Поппи приехала в Оук-Эмблер, готовая сделать то же самое, и она даже не знала тебя.
Странный взгляд пересек его черты, сведя брови.
— Нет, она не знала меня. — Он сложил марлю, закрывая рану. — Или, по крайней мере, это то, что она помнит.
Я наклонил голову.
— Что это значит?
— Скоро ты поймешь. — Малик заправил хвост марли под ткань. — У меня такое чувство, что ты воссоединишься со своей Королевой скорее раньше, чем позже.
Поппи
Проведя пальцами по прохладной рукояти, сделанной из кости вольвена, я слабо улыбнулась, вспомнив человека, который подарил мне кинжал на шестнадцатилетие.
Ни Виктер, ни я не знали, когда именно у меня день рождения. Он сказал то же самое, что и Кастил: Выбери день. Я выбрала двадцатое апреля.
Я понятия не имела, где он достал такой клинок. Да и никогда не видела другого. Когда он отдавал его мне, то накрыл своей рукой мою и сказал:
— Это оружие уникально, как и ты. Заботься о нем, и оно отплатит тебе тем же.
Я улыбнулась, почувствовав облегчение от того, что могу думать о Виктере, не захлебываясь в горе. Печаль все еще была там. И всегда будет. Но стало легче.
— Надеюсь, ты гордишься мной, — прошептала я. Гордишься моим выбором возглавить атлантийские армии, пойти на тот же риск, что и солдаты, и выдержать любые испытания, которые оставит после себя эта война. В конце концов, он научил меня тому, как это важно.
Например, когда я случайно узнала, что означают эти белые платки, прикрепленные к дверям домов в Масадонии, и как Виктер помог тем семьям, которые были внутри, тем, кто не мог выполнить то, что должно было быть сделано. Он давал тем, кто был проклят… тем, кто был заражен укусом Жаждущего, быструю, почетную смерть, прежде чем они превращались в чудовище, которое могло напасть на их семью и любого другого, кто приближался к ним. Мирная смерть вместо публичной казни, которую Вознесенные любили устраивать для проклятых.
Однажды я спросила его, как он может быть окружен таким количеством смерти и оставаться нетронутым ею. Долгое время я не понимала его ответа.
— Меня она не трогает. Смерть есть смерть. Убийство есть убийство, Поппи, независимо от того, насколько оно оправдано. Каждая смерть оставляет после себя след, но я не жду, что кто-то рискнет тем, чем не рискнул бы я. И не прошу другого нести бремя, которое отказался нести я, или чувствовать след, который не чувствовал сам.
В конце концов я поняла, что он имел в виду, когда увидела истинные масштабы того, сколько людей… молодых и старых, были действительно заражены. В год совершалось несколько десятков казней, но на самом деле зараженных были сотни. Сотни смертных прокляли себя, делая то, что Вознесенные не могли сделать для себя, хотя они были сильнее, быстрее и гораздо более устойчивы к травмам, чем смертные.
Я думала, что понимаю. Но теперь? Я прикрепила вольвений кинжал к бедру. Теперь до меня дошло, что слова Виктера означали гораздо больше, чем просто помощь проклятым. Он не был Последователем, но, оглядываясь назад, я подозревала, что он говорил о Вознесенных. О Кровавой Короне, которая так много требовала от тех, кому должна была служить, но при этом делала для них очень мало.
Будь я Девой или королевой, смертной или богом, я бы никогда не позволила себе стать кем-то, кто не пошел бы на тот же риск, которого я требовала от других. Я также не откажусь нести те следы, о которых говорил Виктер, ожидая, что другие будут нести подобный груз.
Затянув тонкий ремешок на груди, я взяла в руки короткий меч из железа и кровавого камня. Он был намного легче золотого атлантийского оружия, и я вложила клинок в ножны, прикрепленные к спине так, чтобы рукоять была обращена вниз, к бедру.
Остальное оружие, разложенное на карте, манило к себе в лучах раннего утреннего солнца, проникающего через окно. Я поставила ногу в сапоге на стул и потянулась к стальному клинку. Мои пальцы скользнули по ремням, фиксирующим мои голенища. Я вставила кинжал в голенище сапога и поменяла ноги, вложив такой же в другую. Затем взяла тонкий клинок из кровавого камня с рукоятью не шире моей руки. Я вложила его в ножны на предплечье. Это было любимое оружие Вонетты. Обычно она носила по одному на каждой руке, пока была в смертной форме. Я закрепила второй короткий меч, пристегнув его к спине так, чтобы он перекрещивался с первым, а рукоять располагалась у левого бедра. Подняв последний клинок, жестокий, изогнутый, я оглядела себя, размышляя, куда бы его пристроить.
— Как думаешь, у тебя достаточно оружия?
Я подняла глаза и увидела Валина, стоящего в дверях. Я не видела его с тех пор, как он ушел вчера.
Горло перехватило, я взглянула на себя.
— Не думаю, что у кого-то может
