выздоровлению. И сейчас она непроизвольно только подстегнула его в сугубо плотских мужских стремлениях.
— Нет. Нельзя, — резко мотнула она головой. Вот только она уже трепетала, чувствуя и жаркое дыхание на своей щеке, и мягкое поглаживание пальцев на своем затылке, — Ты не можешь… Тебе нельзя…
— Да ладно… — криво усмехнулся Рикс. Его вторая рука обняла ее талию и еще теснее прижала к себе. Анифа инстинктивно положила ладони на мужские плечи, и мужчина, довольно рыкнув, уткнулся носом в изгиб девичьей шеи. — Огонек… Ты распаляешь пламя в моей груди. Ну же, девочка. Поддайся и ты ему, ты же хочешь. Я знаю.
— Ты ничего не знаешь, Рикс, — отчаянно произнесла девушка, в странном порыве коснувшись пальцами обезображенной шрамом щеке северянина, — И не понимаешь. Шах-Ран мой господин, и если бы он приказал, я бы с радостью подчинилась и…
— С радостью? — повторил за ней Рикс довольно, — Мне это нравится!
— Но он убьет меня, если узнает, — Анифа отвернулась, когда мужчина, поддавшись вперед, попытался ее поцеловать, — Своему побратиму он ничего не сделает, но я уже не хочу умирать…
— Вот как?
Чувствуя, что девушка отзывается на его ласки и тянется к нему, Рикс почувствовал радость и воодушевление. Ему действительно стало непросто в последнее время скрывать свои чувства по отношению к маленькой рабыни побратима, но сейчас, в его шатре и на его территории, он с радостью погружался в сладкий экстаз от осознавания ответных чувств, в которых Анифа наконец-то созналась.
— Ты наполняешь мое сердце надеждой и счастьем, — с нежностью проговорил он, обняв пальцами ее челюсть и в знакомом, но позабытом жесте приблизив к себе. — Что произошло за время моего отсутствия? Что заставило тебя все-таки открыть для меня не только свои бедра, но и сердце?
Его ладонь с затылка быстро переместилась на живот девушки и ниже. Через ткань ее грубого платья он сжал нежную промежность, и Анифа непроизвольно выдохнула, содрогнувшись всем телом.
— Ничего особенного, не надо надумывать лишнего, — откликнулась она, попытавшись придать своему голосу строгие нотки, правда, без особого результата, — Это были самые спокойные месяцы в моей жизни после того, как я стала рабыней.
— Но ты думала обо мне? Скучала? — почти мурлыкнул Рикс, — Огонек, скажи мне!
— Твои воины постоянно маячили перед моими глазами, — тихонько произнесла Анифа, — Трудно было не вспоминать..
— И что ты вспоминала? — мгновенно подхватил ее фразу мужчина довольно, все-таки легонько и всего на мгновение коснувшись ее губ своими. Но и этого хватило, чтобы Анифа вспыхнула еще сильнее, — Вспоминала ли ты, как ты пришла ко мне, прося защиты? Вспоминала ли ты, как я брал тебя и ты стонала и извивалась в моих объятьях, послушная моим рукам и поцелуям?
Рикс был необычайно разговорчив и речист — совсем не похоже на него. Но в его памяти само собой всплывали слова древних песен и саг, жестоких и кровавых, но не лишенных любовных сюжетов и романтических фраз.
— Вспоминала ли ты, — прошептал, прижавшись губами к изящной раковине уха Анифы, северянин, — как хорошо тебе было, когда я входил в тебя и как ты текла от каждого моего движения? Какое удовольствие я тебе доставил? И какие слова срывались с твоих нежных губ?
— Я ничего не говорила и не обещала… — пробормотала девушка рассеянно.
— Зато ты шептала мое имя, — тут же ответил Рикс, — Пока сжимала зубами покрывала. Я это помню. Ну же. Скажи снова. Мне нравится, как ты зовешь меня по имени.
— Нет, — Анифа упрямо мотнула головой. Но задрожала, когда Рикс, опустив лицо, слегка прикусил кожу около ее ключицы.
— Ты пахнешь солнцем и деревом, — с удовольствием прошептал он, — Как это возможно.
— Тебе мерещится. Это всего лишь лекарства.
— Это ты, Огонек. Хватит артачиться. Приласкай своего северянина и я снова подарю тебе минуты удовольствия…
Как же кружили голову слова Ркса! Как томно стягивался внизу живота тугой узел удовольствия! От его ласк, становящихся все откровенней и чувственней, по коже пробежал табун мурашек, а внутри стало жарко и влажно.
Резко вздернув Анифу вверх, Рикс посадил ее, заставив оседлать себя, и наконец-то поцеловал ее — страстно, глубоко и жадно. И девушка не оттолкнула его — крепко обняв его голову, она подчинилась ему и его жаркому поцелую, отвечая взаимностью. А мужчина, поспешно ослабляя завязки на ее платье, пытался раздеть ее. Но как же много было на Анифе одежды! Проклятая осень! Проклятая зима!
— Я сама, — неожиданно прошелестела девушка, отпрянув и размыкая их губы.
Под внимательным и горящим взглядом Рикса она стянула через голову платье, а с ним — и нижнюю сорочку, обнажая грудь. Мужчина не стал лишать себя удовольствия и тут же прижался к тугому полушарию, обхватив губами сжатый сосок.
Но на Анифе были еще и штаны, и поэтому ей пришлось подняться, чтобы разуться и разоблачиться окончательно. После она снова скользнула в мужские объятья, первой прижимаясь губами ко рту Рикса.
Северянину было проще — на нем была всего лишь полотняная повязка, обхватывающая пах. В пару движений мужчина избавился от нее и, откинувшись на спину, он одним толчком ворвался в гостеприимную глубину Анифы, вырывая из груди той кроткий и сдержанный стон.
— Я сама, — снова повторила девушка тихонько, мягко проведя ладошками по широкой и покрытой шрамами груди северянина, — Тебе нельзя напрягаться, забыл?
И Анифа задвигалась. Медленно и тягуче, она медленно поднималась и опускалась. Ладони Рикса крепко обхватили ее ягодицы, лаская и сжимая мягкую плоть и действительно предоставляя возможность самой девушке выбирать и темп, и угол проникновения. Он жадно вглядывался в ее лицо — как всегда, мягкое и прекрасное, но необыкновенно умиротворенное и нежное. И ловил волны щемящего удовольсвтия, которые та сейчас испытывала, принимая его плоть в себя.
Он целовал ее, когда она — сама! — склонялась к нему и прижималась губами к его рту. Он нежился в ласках ее пальцев, бережно пробегающих по его лицу, плечам и рукам.
Он любовался тем, как Анифа, в порыве страсти, сжимала собственные груди и ласкала тугие бугорки сосков, выгибаясь в пояснице и закидывая голову назад.
Ее движения были красноречивей любых слов. Ее страсть была исступленной и искренней. Как и сам Рикс, Анифа любовалась им и совершенно не страшилась ни его шрамов, ни изуродованного лица. Наоборот — она с поразительной любовной лаской оглаживала подушечками пальцами каждый неровный след его прошлых ранений, будто пытаясь влить в них свою собственную силу — не угрожающую и мощную, а истинно женскую. Мягкую. Исцеляющую.
А как она скакала на нем! Ускоряясь, она почти
