говорить Лиллоу. — Лирис позволяет себе весьма дерзкий прищур. Аж щелкнуть по его бледному лобику хочется. — И расскажу, что ты не выполняешь свои обещания.
А он не плох. У этих деток настоящий талант к манипулированию. Схватывают налету и осознают, куда надо давить, чтобы добиться своего.
‒ Сюда. — Лирис, поудобнее перехватив брата, направляется в сторону того самого таинственного коридора.
Паразитенок, утомленно моргая, устраивается щекой на плече Лириса и, будто конвоир, ответственно следит за тем, чтобы я никуда не делась. Будь он бодрее, точно бы пришлось дополнительно отбиваться от его неуемной активности. А сейчас прямо милашка в своей тихушности и молчаливости.
‒ Мамочка, быстрее, ‒ зовет Эли, видимо, посчитав, что я вот-вот собираюсь самовольно потеряться где-нибудь.
А я ведь только что мысленно хвалила его за отсутствие вяканья. И вот опять.
Около одной из дверей Лирис останавливается.
‒ Комната Эли. — Он бросает на меня выжидательный взгляд. — Откроешь?
Закрадывается подозрение, что братики решили выжать из данного мной обещания максимум всего. Мне только и требовалось, что угостить малявку самодельным пудингом, тем самым проявив внимание, которое так сильно хочет увидеть Лиллоу. А в итоге подчиняюсь желаниям двух несовершеннолеток, которым даже удалось загнать меня в одно из своих детских обиталищ.
В разуме отчаянно бьется сравнение с их самоуверенным папашкой. Виви тоже разработал отличную тактику, поигрался с моими желаниями и организовал все так, что я сама пришла к нему. И пока не в состоянии его покинуть.
Толкаю дверную створку и пропускаю вперед Лириса с его невообразимо довольной ношей. Эли сияет. Поднеси абсолютно любой предмет, и тот охватит своим светом и его тоже.
А вот я ‒ один целостный комок страдания. С неохотой и сильнейшим желанием цепляться за предметы, способные создать хоть какое-то препятствие и затормозить мое движение вперед, переступаю через воображаемую границу и принимаюсь торопливо озираться. Вряд ли, конечно, малявки понаставили здесь ловушек, но, зная об изворотливости извилин их изощренных умишек, лучше убедиться в том, что они не заготовили для меня какую-нибудь месть за мое разномастное вселенское игнорирование их существования.
Вроде безопасно.
Однако с гарантиями защищенности тут проблемы на лицо. И не только с ними.
У меня слишком противоречивые чувства от обстановки и атмосферы комнаты в целом. Стою как вкопанная на пороге и никак не могу сообразить, в ужасе ли я или просто слегка ошарашена.
Большущее помещение отхватило себе сразу три окна, завешенные светло-зелеными шторами. Пространство освещает люстра под самым потолком — вытянутая фигурная конструкция, похожая на подвешенный кустарник с множеством переплетающихся между собой ветвей с блестящими листьями. С середины свисают миниатюрные качели, на которых примостилась фигурка птички. Серо-зеленые стены дополнительно покрывает узор из хаотично разбросанных и накладывающихся друг на друга беловато-блестящих пятен, переливающихся и темнеющих в зависимости от того, под каким углом к ним присматриваться. Однако все это настолько гармонично подобрано, что необычность оттенков успокаивает, а шустро шмыгающий по поверхности и узорам блеск неосознанно приводит в восторг. Днем при естественном освещении здесь вполне можно представить, что находишься на полянке. Да и фисташковый ковер при входе, в пределы которого я случайно попала, пока зыркала во все стороны, сойдет за сносную траву.
Итак, у белобрысого и жутко энергичного паразитенка Эли есть собственный зеленый уголок, и он на фоне всего ‒ словно маленький одуванчик.
Что-то дергается глубоко внутри, в душе, нечто щекочущее и при этом тяжеленное и одновременно трепещущееся. Порой такой чувство возникало у меня давным-давно, когда мой взгляд цеплялся за маленького Виви и долго не интересовался ничем иным вокруг.
Когда по глупости своей я спросила у нашей экономки Марты, что это за ощущение, та улыбнулась и ответила: «Нежность».
Яростно мотаю головой в суровом настоящем, отбиваясь от настойчивых воспоминаний и, глубоко вдохнув, еще раз медленно оцениваю пространство вокруг. Ведь ужаснули-то меня вовсе не приятные природные цвета леса и лугов, а результаты исследования общей обстановки.
По-моему, я угодила в чертов заячий рай.
Десятки плюшевых зайцев различных размеров и оттенков ‒ от снежно белого до светло серого ‒ ютятся вдоль стен, на диване и стульях. При этом заметно, что о них тщательно заботятся, а еще не оставляют надолго без внимания. Часть игрушек сидит в нелепых позах с поднятыми лапами и с наполовину придушенным, но счастливым видом. Кажется, кое-кто тут очень любит крепкие объятия.
На плюше заячья тематика не заканчивается. Я скептически считаю количество подушек с наволочками с лапками, мрачно присматриваюсь к торчащим у кресла заячьим ушам и смешливо фыркаю, заметив на рабочем столе тематический светильник.
Теперь мне кажется, что мой собственный заяц сбежал как раз с этой безумной лужайки.
Лирис, устроивший брата на кровати — неимоверно громадной для малявки Эли, ‒ молча наблюдает за моим дерганьем, сопровождаемым безостановочным хмыканьем.
Слегка успокоившись, направляюсь к мальчишкам. Но на полпути притормаживаю и хмурюсь. Под одним из окон на другой стороне комнаты расположился внушительный трехэтажный кукольный домик — желтовато-красный с серой крышей. Мой домик, подаренный Сэмюэлем в детстве. Не признать его сложно, я собственноручно накалякала краской имя «Лето» над круглым чердачным окном. В качестве игрушки этот предмет никогда меня не интересовал, но был мне дорог, как и все то, что я получала от Сияющего Спасителя.
Прищуриваюсь. Время прошло немало, но кто-то явно старательно и не раз обновлял кривую надпись на игрушечном домике — имя бывшей владелицы.
‒ Присаживайся. ‒ Лирис указывает на край кровати.
Его младший брат, укрыв ноги одеялом, сидит в напряженном ожидании и не сводит с меня взгляда. Тщательно и заинтересовано следит на любым моим шевелением и, судя по периодически округляющимся и искрящимся глазам, приходит в восторг даже от того, как я дышу.
Откашливаюсь и ставлю корзинку на пол.
‒ Наверное, я лучше постою.
‒ Сюда-сюда-сюда. — Эли упрямо хлопает ладошкой по краю кровати и нетерпеливо перебирает под одеялом ногами.
‒ Присаживайся. ‒ Повторная просьба Лириса уже не звучит как просьба. Держу пари, во взрослом возрасте девичья часть этой вселенной будет рассыпаться в мольбах, чтобы услышать какой-нибудь приказ из его уст. Очень
