– Фрау Хельмер? – обратился он к Беатриче.
– Да, – шепотом проговорила она и медленно поднялась с кресла. Ее сердце выскакивало из груди. Казалось, именно сейчас решится, рухнет мир или нет. – Это я.
– Я доктор Ноймайер, – представился врач, протянув ей руку и окинув взглядом ее белый халат, на котором значились ее имя и эмблема больницы. – Присядьте, пожалуйста.
Он подождал, пока все усядутся, и только тогда сел сам.
– Мы с вами коллеги? – спросил он.
– Да. Что с моей дочерью?
Он замялся. Вид у него был растерянный, словно он искал нужные слова и никак не мог их найти.
– Не знаю, как сказать, – начал он, сморщив лоб и сложив широкие ладони. Беатриче с трудом представляла, как он этими ручищами ощупывает маленькие детские тельца. Однако глаза доктора были добрые, и тревога улеглась. – Буду с вами предельно откровенным. Мы не знаем, что с вашей дочкой. Может быть, вы сами взглянете на нее и поможете прояснить картину.
Беатриче стремительно поднялась, за ней вскочили родители.
Ноймайер сочувственно пожал плечами:
– Прошу немного подождать. Пока нет ясной картины, не будем рисковать: посещать – по одному, иначе это может повредить девочке. Надеюсь, вы понимаете: это в интересах малышки.
Отец покорно кивнул, а мать, казалось, хотела что-то возразить. Потом одумалась, бессильно опустилась в кресло и снова расплакалась.
Беатриче направилась вслед за доктором Ноймайером в пропускник, где он дал ей один из тех длинных халатов, которые надевают посетители реанимационных палат.
– Кто вы по специальности, доктор Хельмер? – поинтересовался он в то время, как они натирали руки обеззараживающим порошком.
– Хирург, – ответила Беатриче, стараясь дышать ртом. Хорошо знакомый ей запах дезинфицирующего порошка, который она предпочитала фирменным духам, сейчас вызывал у нее тошноту.
Ноймайер дотронулся до ручки двери, и она автоматически открылась. Беатриче часто бывала в реанимационном отделении и даже одно время работала там несколько месяцев, но здесь все было по-другому. Лишь тяжелый запах дезинфекции был тот же, и так же поскрипывали бахилы медсестер и попискивали аппараты искусственного дыхания. Но кроватки были маленькие, как и лежащие в них существа. Некоторые были забинтованы до неузнаваемости. Накрытые тонкими одеялами, они лежали в кислородных масках, обмотанные трубочками и проводами.
Господи, ведь это дети! Эта мысль пронзила ее до глубины души. Но так не должно быть! Это противоестественно и несправедливо. Это нарушало заведенный Богом порядок вещей в природе.
– Ваша девочка там, – тихо сказал доктор Ноймайер, указывая на кроватку, стоящую между двух пустых коек.
Беатриче медленно приблизилась. То, что она увидела, поразило ее.
Мишель неподвижно лежала на кровати с закрытыми глазами. Ее длинные белокурые волосы, разметавшиеся по подушке, обрамляли голову, словно нимб. Никаких следов страданий. Никаких проводов, соединяющих с аппаратом искусственного дыхания. Щечки розовели, а на губах играла улыбка, будто она гладила пушистого котенка. Если бы не белые простыни и приборы вокруг, Беатриче ни за что на свете не поверила бы, что ее девочка тяжело больна. Она просто спала – глубоко и мирно, как всегда, когда Беатриче в половине двенадцатого на цыпочках подходила к ее кроватке в детской, чтобы посмотреть, все ли в порядке.
– Дышит самостоятельно, дыхание ровное, – пояснил врач, словно читая ее мысли, и окинул взглядом многочисленные мониторы.
Беатриче пришла в себя: она ведь врач и в состоянии читать показания приборов. И обязательно поможет своей Мишель. Она перевела взгляд с дочки на медицинские приборы.
Показания ЭКГ были в норме, дыхание ровное, давление и насыщенность кислородом тоже в порядке, энцефалограмма, насколько она могла судить, тоже без отклонений. Ее познания в педиатрии, не считая ухода за ребенком и детского питания, ограничивались насморком, трехдневной температурой и вздутием живота. Если верить показаниям техники и собственному опыту, перед ней лежал совершенно здоровый ребенок неполных четырех лет от роду, который сладко спал.
– А лабораторные данные? – спросила Беатриче, невольно переходя на шепот, чтобы не разбудить малышку.
Доктор взял историю болезни, прикрепленную к краю кровати, и, пролистав ее, покачал головой.
– Никаких отклонений от нормы. Все в порядке. Гемоглобин, лейкоциты, РОЭ, развернутый анализ крови, уровень сахара, электролиты… Это показатели здорового ребенка. Никаких признаков инфекции или нарушения обмена веществ. На всякий случай мы взяли анализ на содержание наркотиков, а также алкоголя и никотина. – Он поднял руки, чтобы успокоить Беатриче и предупредить ее возможные возражения. – Я знаю, родители возмущаются, когда мы говорим об этом. Но вы не представляете, насколько дети изобретательны. Они тащат в рот все, начиная со съемных челюстей бабушки и кончая отцовскими сигарами. У нас был случай, когда ребенок выпил целую бутылку шампанского. Запретный плод так сладок, что они ухищряются спрятать вожделенные предметы, а потом тайком достают их. Для этого иногда достаточно двух минут – стоит только маме отлучиться, чтобы открыть почтовый ящик. – Он улыбнулся: по-видимому, эта проблема ему хорошо известна. – В большинстве случаев нам помогают родители или няни, иногда подсказывают некоторые детали. К примеру, пустая пачка сигарет рядом с ребенком может прояснить дело. Но в случае с Мишель у нас нет никаких зацепок. Все, чем мы располагаем на данный момент, указывает на полное отсутствие патологии. Скажу вам начистоту, – доктор Ноймайер пожал плечами, вставляя историю болезни обратно в папку, – для меня этот случай – загадка.
– Вы проводили компьютерную томографию? – спросила Беатриче. – Мишель могла упасть в детском саду и получить сотрясение мозга. – Она подумала также об опухоли, но вслух не сказала.
– Вы имеете в виду кровоизлияние, которое проявляется спустя определенное время? – Он кивнул. – Мы думали об этом. В детском возрасте такое часто случается. Но на томограмме не видно никакой патологии. У вашей дочки, к счастью, нет ни субдуральной гематомы, ни опухоли. Я исключил их на основании рефлексов, которые тоже в полном порядке. – Потом он указал на один из мониторов. – Самую большую загадку для меня представляет энцефалограмма. Видите эту кривую? Если бы не данные обстоятельства, я бы сказал, что она просто спит. Токи головного мозга, которые вы видите на приборе, удивительно схожи с показателями спящего человека с насыщенными сновидениями.
Беатриче потрогала лоб малышки. Он не был ни горячим, ни холодным. Температура, как и все другие показатели, была в норме. Что же тогда? Почему она в коме?
