— Высечь так, чтобы три дня подняться не мог.
Эрн принял приговор с удивительным спокойствием, как если бы ничего другого и не ожидал.
Вирита проболела две недели.
Эрн поднялся на третий день, а на четвертую ночь отправился в путь — к Учителю.
* * *
Учитель, по обыкновению, не спал — он любил читать ночами. Он сидел у очага с книгой в руках, у его ног чутко дремал Демон. Старый пес не встал навстречу Эрну, стукнул пару раз хвостом об пол — и довольно: свой он на то и свой, чтобы с ним обходиться без церемоний.
Эрн опустился на пол рядом с Демоном.
— Что случилось? — Учитель всегда верно угадывал, когда…
— Просите. Я не хочу говорить… сейчас — не хочу.
— Не говори. Я и так знаю. Знаю о тебе пусть не все, но многое. Мне достаточно.
Демон положил свою крупную лобастую голову Эрну на колени.
Учитель понимает. Демон сочувствует. Как хотелось бы Эрну навсегда остаться здесь, с ними.
Будто бы угадав его мысли, Учитель вдруг сказал:
— Если надумаешь уйти оттуда, не забудь поставить меня в известность.
— Я не уйду, — сказал Эрн.
И, помолчав, упрямо повторил:
— Я никогда не уйду, точно.
— Ну и дурак.
Они снова надолго замолчали.
— Учитель, я пойду в кабинет.
— Ступай. А я, пожалуй, вздремну, раз уж разговора у нас сегодня не получилось. Соберешься уходить — не буди.
— Простите, Учитель, я сегодня действительно…
— Терпеть не могу, когда оправдываются!
— Простите, Учитель, — упрямо повторил Эрн.
Молодая госпожа де Эльтран возвратилась в Северное имение после полугодового путешествия по стране в сопровождении учителя — еще одного, нанятого только недавно. Смешной, похожий на сказочного гнома старичок знал много интересного и поучительного, а когда никто не слышал, рассказывал такие забавные истории, что Вирита смеялась до слез. И у него хватало ума и такта не досаждать госпоже, когда ей не хотелось ни говорить, ни слушать. Случалось с ней такое в последнее время. Учитель говорил — так все взрослеют.
И вправду: Северное имение провожало девушку-подростка, а встретило взрослую: в поездке Вирите исполнилось шестнадцать лет.
Она возвратилась, как возвращалась всегда, — с радостью. И вдруг отчаянно заскучала. Теперь ее почему-то не прельщали привычный уют, неизменный ход жизни, и господин де Эльтран, стремясь угодить дочери, объявил, что лето они проведут в столице. Вирита с воодушевлением принялась готовить новые наряды для приемов и балов. По мере приближения дня отъезда у нее появлялись все новые и новые дела, а утренние прогулки по имению становились все короче и короче. Настроение Вириты напоминало капризы весенней погоды: только что было безоблачным, как вдруг сгустились тучи и разразилась гроза. Однажды молодая госпожа забылась настолько, что отхлестала по щекам свою служанку Идму, когда та, споткнувшись о порог, пролила шоколад на ковер. Мелочь, недостойная внимания Высшей, а Вирита — уму непостижимо! — в гневе ударила рабыню ладонью, даже без перчатки… постыдная несдержанность!
— Простите, госпожа, — испуганно прошептала Идма. — Я нынче сама не своя… Госпожа, я хотела просить вас…
— Говори, — Вирита заранее решила, что проявит милость.
— Добрая госпожа, позвольте мне создать пару с вашим рабом… — густо покраснев, торопливо проговорила Идма.
— С кем именно? — Вирита досадливо поморщилась: многозначительные недомолвки в устах служанки — нелепость!
Идма побледнела. Ах, какая чувствительность!
— С Эрном…
Вирита приподняла брови, изображая удивление.
— Но ведь мы уезжаем на все лето, а Эрн остается в имении.
— А если после… после возвращения — можно?
— Я не возражаю. Вы оба хорошие слуги, и Эрн… — и запнулась. Ей подумалось: как же это она не заметила, что у них сладилось? Конечно, это всего лишь слуги, но оба постоянно на глазах. И она не преминула уточнить: — Кстати, ты с ним-то говорила?
— Нет… — пискнула Идма.
— Хорошо, — Вирита вздохнула, раздосадованная недогадливостью служанки, — сама дам ему распоряжение на этот счет.
— Благодарю вас, госпожа… Благодарю… — Идма упала на колени и поцеловала край платья Вириты.
— Довольно. Ступай, — Вирита легонько оттолкнула нахальную девчонку ногой. — Проследи, чтобы мой багаж был упакован как следует.
Вопреки обыкновению, сегодня молодая госпожа де Эльтран решила добавить к краткой утренней прогулке более продолжительную вечернюю.
— Эрн!.. Где ты, Эрн! Оседлай мне коня. Поторопись!
Долго ехала шагом. Собаки бежали впереди. Эрн следовал в почтительном отдалении.
Вдруг обернулась:
— Догоняй! — и пустила коня в галоп.
Удивительно — догнал. Лошадка раба догнала бесценного коня госпожи… неужели Ветер, ее славный друг, стареет? Вирите стало грустно.
— Эрн, завтра мы уезжаем.
— Я знаю, госпожа.
— На все лето.
— Я знаю, госпожа. У вас есть для меня приказы?
— Да. Но не на время нашего отсутствия — ты сам прекрасно знаешь, что тебе следует делать, пока я буду в отъезде. Когда мы приедем… — Вирита неожиданно смутилась и строго одернула себя. — Когда мы приедем, тебе надлежит создать пару с Идмой. Сегодня она просила меня об этом.
Слуга не шелохнулся, не ответил ни слова, хотя ему полагалось поблагодарить — не о каждом рабе госпожа проявляет такую заботу!
— Эрн! — сердито окликнула девушка. — Ты слышишь меня, Эрн?
— Да, госпожа.
Да, ему следовало бы поблагодарить ее — как-никак, он только что получил свидетельство особого расположения! но продолжает отмалчиваться!
Вирита прогнала неуместную, почему-то слишком взволновавшую ее мысль — какое дело ей до благодарности раба?
Не дожидаясь, пока Эрн поможет ей спешиться, молодая госпожа де Эльтран сошла с коня. И тут у самых ее ног вспорхнула из травы ярко-синяя бабочка. Вирита ахнула — и рассмеялась.
— Какая красивая! — Вирита восхищенно следила за маленьким ярким пятнышком, покуда оно не слилось с небесной лазурью.
Эрн тоже не отрываясь смотрел на бабочку, но его взгляд был непроницаемо спокойным.
* * *
— Учитель, скажите, а животные могут… могут любить? Или одни только инстинкты — и все?
— Не знаю, Эрн, — собеседник, как всегда, ничему не удивился и не задал лишних вопросов. — Когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, мой учитель уверял, что дело обстоит именно так и никак иначе. Мне не хотелось ему верить — и я не верил. Не верю и сейчас. Наш старина Демон — он и умер, как человек, до последней минуты меня не отпускал, чуть отойду — стонет, а в глазах слезы: «Как ты тут останешься без меня?»
