- Ах! Я о подобном не могла и мечтать, Леонора! - Взяв в руки конверт, я пустила умиленную слезу. - Спасибо тебе большое!
Довольно улыбнувшись моей реакции, она подмигнула мне и добавила:
- Когда я стану королевой, то смогу помочь тебе, соединиться с твоим любимым.
- Спасибо тебе большое! - вновь повторила я с широкой улыбкой.
Решив, что на сегодня "наигралась в подружку" достаточно, поэтому поблагодарив ее еще несколько раз, я, наконец-то, отправилась в купальную комнату.
На каждом этаже было по две купальни: небольшие комнаты с четырьмя кабинками, длинной лавочкой и маленькими шкафчиками на стене, на каждом из которых была повешена табличка с фамилией.
Горячую воду у нас подавали с шести до восьми часов утром и с восьми до десяти - вечером, поэтому ополаскиваться пришлось в холодной. Но даже так была рада смыть, наконец, с себя этот противный запах мужчины и слияния.
Я нещадно терла бедра мочалкой и вспоминала ночь, когда чужая ошибка обернулась для меня наказанием...
... В лесу было темно, холодно и сыро. Несколько часов назад прошел дождь. Трава с землей еще не успела высохнуть, поэтому подол моего платья намок, а подошва сапог покрылась слоем грязи, мешая идти. Из-за темноты я постоянно спотыкалась и лишь отцовская рука, крепко держащая мою руку, не давала упасть.
- Папа, куда мы идем? - через слезы спросила я, не понимая, зачем он поднял меня поздно ночью, а затем заставил одеться и идти за ним по темному и холодному лесу.
- Не волнуйся, Анж, папа спасет тебя, - пробормотал он, не оборачиваясь.
Мы шли уже довольно давно. Мне было холодно, ноги болели, и очень хотелось спать. Я пожаловалась отцу, но он продолжал бормотать про то, чтоб я не волновалась и что он спасет меня.
Через полчаса мы вышли на небольшую поляну, и она вдруг озарилась ярким светом. От неожиданности и боли я заморгала. Когда глаза привыкли к свету, оглянулась и увидела, что на поляне стоит моя мать, бабушка, тетя, ее дочь и еще много женщин из моей семьи.
- Глупец! - закричала мать. - Неужели ты думал, что Беримор позволит украсть свою дочь!
- Она моя дочь! - ответил с ненавистью отец. - И я не позволю сделать ее одной из вас!
- Да что ты можешь, ничтожество! - выплюнула мать со злостью. - Из-за тебя обряд не состоялся и теперь Беримор ее накажет! Ты только все испортил и теперь ты за это ответишь!
Рука отца сжала, что было силы мою, отчего я вскрикнула. Затем он выпустил мою руку, упал на колени и пополз к моей матери, совсем не обращая внимание на грязь. Доползя, отец принялся целовать ее сапоги, тихо бормоча что-то под нос. Мать с неким наслаждением и ликованием смотрела на это, а потом тихо спросила с презрением:
- Ты хочешь меня?
Отец, оставаясь на коленях, поднял на ее лицо взгляд и благоговейно промолвил:
- Да.
- Ты сделаешь все ради меня?
- Да!
- Все-все!
- Все, что прикажете!
Кинув что-то на землю, она выплюнула с ненавистью:
- Тогда вырежи себе сердце и кинь его к моим ногам!
Отец схватил с земли нож и с размаху всадил его в грудь.
Я закричала и провалилась во тьму...
... Смыв с себя запах, я, стуча зубами от холода, быстро вытерлась, надела ночную рубашку и, торопясь, направилась в комнату.
Лионора еще читала. Пожелав ей спокойной ночи, не забыв поблагодарить еще раз, я легла в кровать и тут же заснула.
***
Слуга открыл дверь кареты, поклонился и протянул руку. Схватившись за нее, я сошла по трем ступенькам на выложенную камнем дорогу, чувствуя, что ноги, после длительного переезда в карете, затекли. Слуга поддержал меня за локоть и повел в сторону дома. Второй слуга с чемоданом в руке направился следом.
Переодевшись и немного отдохнув с дороги в своей комнате, я спустилась в гостиную, где меня ожидала мать: высокая, статная женщина, которой не дашь больше тридцати лет, хотя ей уже давно перевалило за полсотни.
Красавицей мою мать - да и всех женщин нашей семьи - было трудно назвать. Главной отличительной чертой рода Вайтеров было вытянутое лицо с выступающими скулами, черные глаза, длинный нос, тонкие губы, острый подбородок и волосы цвета вороньего крыла. Но это не мешало двум стоящим рядом молодым мужчинам, похожими друг на друга как чашки из сервиза, взирать на нее с восхищением и желанием.
После обмена приветствиями и пустяковых вопросов-ответов, мы прошли в чайную и уселись на зеленые с вышитыми золотыми журавлями кушетки. Один из близнецов отправился за чаем, а второй - застыл статуей за спинкой кушетки.
Чайная была небольшой, полукруглой комнатой с большими - от поло до потолка - окнами, завешанными зелеными, легкими занавесками с незатейливой вышивкой разноцветных пестрых птиц. В центре друг напротив друга стояли две кушетки, а между ними круглый вишневый стол. В углу располагался старый, дубовый комод, у которого ножки были вырезаны в форме лап, а бронзовые ручки на ящиках имели вид кошачьей головы с кругом во рту. Длинная гобелена, напротив окна, была с вышитой картиной зеленого леса, а в центре на камне лежала большая серая кошка, смотрящая на нас с легким презрением в зеленых глазах. С потолка на железных цепях свисали горшки с растениями, у которых были широкие, длинные листья и мелкие белые цветочки на длинной ветке. У окна стоял зеленый пуфик, на котором лежала уже настоящая кошка, только белая, но с не меньшим презрением в глазах. Кошек я не любила, особенно эту, которая, кроме мамы, никого к себе не подпускала.
- И как тебе мой новый гардероб? - спросила мать, когда близнец принес нам чай и занял место рядом с братом.
Обычно женщины под "гардеробом" имеют в виду набор красивых платьев от известных швей. Моя же мама имела в виду наличие рядом с собой мужчин, чаще всего близнецов, потому что у них была одна энергия, и тем самым можно было вобрать в себя намного больше, чем от одного. Питаться энергией мы могли хоть каждый день, а не только когда появляется жажда, но мне в закрытой школе приходилось соблюдать диету.
Я безразличным взглядом оглядела мужчин: невысокие, с подтянутыми телами и самой обычной для северян внешностью. В общем, ничего не обычного, но главным для моей матери была не их внешность, а то, что они близнецы.
- Прошлый был лучше, - ответила я с усмешкой.
Это была наша некая шутка, после которой мать обычно с наигранной печалью вздыхала и разводила руки, без слов говоря: тут уж ничего не поделаешь.
Долгое время "питаться" одним мужчиной нельзя, потому что мы не просто поглощаем его энергию, а забираем жизненную силу. Одним мужчиной можно питаться около полугода или его ждет смерть. Моя мать меняет "гардероб" через каждые два-три месяца, потому что с годами поглощать энергию ей нужно все больше и больше, чтобы суметь поддерживать свои "тридцать". Это был один из даров Беримора: мы не были бессмертными, но благодаря энергии могли замедлять старение. Моя бабушка, например, в свои восемьдесят была похожа на сорокалетнюю женщину, а уж в развлечениях с мужчинами не уступала и двадцатилетней.
