Во-вторых, Алви оказалась не единственным лузером, который пришел без пары. Кэти и Мэйси тоже были одни, и, кажется, им было плевать на это (по крайней мере, они делали вид, что им плевать), а еще Джейден сидел одиноко около бара со своим стаканом пунша и рассеянно пожевывал кончик соломинки, перекатывая его из одного уголка рта в другой.
— Этот день должен был стать особенным, потому что сегодня я собирался дать Лизе согласие на вступление в Союз, — они не подливали водку, кто-то сделал это до них, поскольку во всех трех чашах напиток определенно был алкогольным. Джейден отпил немного и продолжил, положив руку Алви на плечо для пущей убедительности. — Но знаешь, что она сделала? Она будто специально натравила на себя учителя Харриса на этой неделе, и ее просто не пустили на выпускной. На кой черт я вообще тут нахожусь?! Она ждет меня сейчас под дверью школы, сидит в своей машине и ждет, а я себя ненавижу, потому что злюсь на нее, ведь она… Она такая, какая есть.
— А знаешь, кто еще более сволочные сволочи? — Мэйси приземлилась рядом с Джейденом, а Кэти — рядом со Алви. Обе держали в руках выпивку и выглядели слегка раскрасневшимися после танцев. — Рейны. — Алви показала ей оба больших пальца в знак согласия, и она продолжила: — Я жила на свете восемнадцать лет и прекрасно обходилась без знания того, что Себастьян Рейн — мой отец. А теперь на меня просто берут и сваливают все это. Как будто моя жизнь слишком проста.
Это было бомбой, которая взорвалась пару недель назад. Все знали, что Мэйси удочерили, когда она была совсем маленькой, но о ее настоящей семье не было известно. Но потом Лабридж начал гудеть от новости — Себастьян Рейн, дядя Килана, — это родной отец Мэйси. Самовлюбленный, заносчивый хам с отвратительными манерами, он не имел с ней ничего общего, и она отказывалась мириться с этой новостью. Но он также, как и она, узнал об этом совсем недавно, и ей под давлением приемных родителей пришлось дать ему шанс. Пока что они ладили примерно, как кошка и собака. Причем, собакой в этой ситуации была Мэйси.
Кэти молчала, пока каждый из них жаловался на то, как дерьмово с ним поступили. Алви напивалась все сильнее и сильнее, голова становилась легче, но внутри она не чувствовала никакого облегчения. Она просто хотела, чтобы Килан пришел и, как мужчина, в глаза сказал, что она ему не нужна.
Когда Сиенна и Уилл получили свои короны короля и королевы бала (а кто-то сомневался в том, что они их получат?), Кэти попросила Алви сходить с ней в уборную.
— Знаешь, — дожидаясь подругу у кабинки, Алви смотрела на себя в зеркало и не узнавала, — я такая эгоистка. Я ною о том, что меня бросил Килан, о том, насколько я одинока, хотя знаю, что Тайлер сейчас дома один, и ему раз в тридцать хуже, чем мне.
— Алви, Тайлер там один, потому что он хотел быть один. Если бы он мог вынести твое присутствие рядом с собой сегодня, то он бы просто сказал тебе об этом. Ему нужно немного времени наедине с собой. Наедине… с ней.
Алви услышала ее тяжелый вздох и закрыла глаза. Все знали, что Кэти влюблена в Тайлера, но он не видел ее за призраком Бетани. И вряд ли когда-нибудь сможет увидеть.
* * *
— Подвинешься? — Она попытался отодвинуть Тайлера к стенке, но тот продолжал лежать прямо, как глыба, вцепившись в подушку пальцами. — Эй, Тай.
Пока друг моргал, пытаясь проснуться, Алви сняла с себя платье и швырнула его в кресло с какой-то ненормальной злостью. Потом нашла в куче вещей Тайлера поношенную футболку и натянула ее на себя.
— Алви, ничего личного, но от тебя воняет, как от спиртовой бочки. Поспишь на диване?
— Нет, потому что я расстроена и мне нужны обнимашки. И тебе тоже — я вижу, что ты рыдал всю ночь и разглядывал фотки Бетани.
Тайлер проворчал что-то насчет запасной зубной щетки и о личном пространстве, но все равно съехал к стене и откинул одеяло, позволяя подруге прилипнуть к нему всем телом.
Они так не спали уже целую вечность, даже когда умерла Бетани — тогда Тайлер вообще Алви к себе не подпускал (никого не подпускал), а потом они немного отдалились, потому что он стал иначе относиться ко всем их совместным развлечениям. Нельзя было винить его за это — Алви вообще не могла понять, как он держался. Но она так чертовски сильно скучала по своему лучшему другу.
— Килан не пришел, — Алви пробормотала это другу куда-то в волосы и начала смиренно ждать, что он начнет свою песню «я же говорил». Но тот лишь хмыкнул и повернулся так, чтобы их лица оказались на одном уровне.
— Ты получила письмо из Беркли?
— Да.
— Я тоже. Поступила?
— Да.
— Я тоже. А теперь вопрос, Алви. Зачем тебе нужен Килан? Зачем тебе вообще нужен какой-то Союз, если ты достаточно умна, чтобы самой поступить в университет? Ты же не указывала в анкете, что скоро вступишь в Союз, тебя приняли туда и без этого. И это не только университет, это целая жизнь, с которой ты справишься сама. Ты всегда со всем справляешься сама.
Тайлер говорил, как ее мама.
Алви вздохнула и посмотрела в потолок, который сейчас, в кромешной темноте и под действием алкоголя, казался большой квадратной черной дырой, над которой она висела, не представляя за что зацепиться.
— Почему ты говоришь это, Тайлер?
— Потому что он не стоит тебя. Всего того, что ты чувствуешь. Он не стоит этого.
— Наверное, ты прав. Но что мне делать, если я родилась с осознанием того, что Килан — это часть моей жизни, причем, достаточно большая часть? Мама была права, мне почти восемнадцать, и я должна спуститься на землю, но когда я вижу его, меня перемыкает, как будто… Не знаю, внушение это или просто детская влюбленность. У меня такое чувство, что проблема в том, что он не знает меня. Как будто… Есть шанс, что все изменится, когда я покажу ему, какая я. Понимаешь?
— Алви, — из горла Тайлера вырвался какой-то печальный смешок. — Это было бы потрясающе, но посмотри, он даже не пытается тебя узнать. Где он сегодня?
— Ты ненавидишь его?
— Да! И ты должна. Ему повезло получить тебя, но что он делает? Ты для него — просто подпись в контракте. Вынужденные звонки три раза в год и эти конфеты, которые он отправляет, чтобы развить у тебя кариес.
— Ты говоришь это, потому что злишься, что у тебя не вышло с Бетани.
Она сказала это и прикусила губу, понимая, что так нельзя. Нет. Не с лучшим другом. Тайлер дернулся, привставая.
— У меня все вышло с Бетани! И выходило бы дальше!
Она обхватила его за шею, притягивая к себе, заставляя уткнуться носом себе в плечо.
— Тихо! Тшшш, прости. Прости меня… Ты прав. Слушай, я обещаю, что буду пытаться перебороть это в себе. Я не могу отказаться от Соглашения, от этого зависит не только моя жизнь, две семьи рассчитывают на этот Союз. Но я буду пытаться, слышишь?
— Не дай ему привыкнуть к тому, что ты все стерпишь, Алви.
— Хорошо. Я обещаю тебе, о’кей?
— О’кей. Давай спать.
— Хорошо. Мне уйти на другую сторону кровати?
— Да, потому что от тебя несет.
* * *
Когда Килан проснулся, он был уверен, что мертв, потому что только мертвый человек может чувствовать себя настолько ужасно. Голова болела, тело болело, во рту ощущался привкус собственной крови и жуткого, жуткого похмелья.
— Хайди, — позвал он и попытался встать с кровати. Его швырнуло в сторону, и он оперся ладонью о стену: вестибулярный аппарат давал сбой.
Где-то в ворохе одеял, в углу дивана, на котором он спал, началось копошение, и потом голос Хайди — хриплый и заспанный — прокашлял:
— Нет. Не зови меня по имени.
— Почему?
— Не знаю, но оно вызывает у меня приступы тошноты.
— Хороший аргумент. Какого черта я здесь?
— Не задавай вопросы. Меня от них тошнит.
— Есть хоть что-то, от чего тебя не тошнит сейчас?
— Я сомневаюсь в этом.
Когда Хайди, наконец, вылезла из-под одеяла, она выглядела так, будто ее опустили вниз головой над пропастью и продержали так сутки. Килан хохотнул, потом почувствовал, что ему хочется пить и пошел на кухню.
