Вот только Алёха никогда прежде этого не делал. Дома мать всегда постель перестилала… но ведь это не должно быть сложно? Ну ведь не должно же?
Первым делом Алёха потрогал тюфяк. Тот был довольно жёстким и каким-то комковатым, что ли. А главное, не очень вписывался в ту коробку, что служила тут кроватью. С другой стороны, Алёха-то что тут мог сделать? Ничего, поправить только.
Под бельём обнаружилось что-то вроде валика и одеяла. Подушка? Да, наверное… но вот наволочки не было. И пододеяльника тоже не было! Только две длиннющих простыни, похоже, чистых, но довольно грубых на ощупь и кое-где зашитых. И что с ними делать? Наволочка-то где? Вторую простыню можно просто подложить под одеяло, а что делать с валиком? Помаявшись, Алёха кое-как завернул валик в ту простыню, которой накрыл тюфяк, сверху положил вторую простыню и одеяло и довольно огляделся. И не так уж сложно – чего мать нудела, что ей надоело ходить за Алёхой, как за малым дитём? Подумаешь!
Самым странным было то, что Алёха и не пытался сопротивляться собственным глюкам. Это было чем-то похоже на ролевую игру… «Особенно с мужиком в кровати, ага, это уже на другую ролевую игру похоже…» – мрачно подумал Алёха. Нет, на те безобидные ролевки, на которые сам он никогда в своей жизни не ездил, а вот Женька любил и долго потом доставал всех фотками то в рыцарских доспехах, то с эльфийскими ушами.
Шаги на лестнице Алёха пропустил, и раздавшийся от двери голос Мужика-с-хлыстом заставил его почти подпрыгнуть:
– Тебе мало было, я смотрю, – мужик стоял в дверях, постукивая концом хлыста о свою ладонь.
– Чего? – Алёха даже задохнулся от возмущения. – Я всё сделал же!
– Да ну? – издевательски спросил мужик.
– Ну да, – Алёхе совершенно не понравилось выражение его лица, и он осторожно отступил назад. У него плечи и спина до сих пор болели!
Мужик медленно подошёл к кровати, наклонился и, демонстративно заглянув под неё, перевёл взгляд на Алёху. Прямо так, не разгибаясь.
– Где жаровня? – почти ласково поинтересовался он.
– Чего? – Алёха совершенно обалдел. Ему никто не говорил, что он должен тут ещё и жарить что-то!
– Подойди-ка, – приказал мужик, выпрямившись и как-то оценивающе глядя на Алёху. И когда тот сделал, что было велено, вдруг схватил его за ухо и, больно вывернув, потащил к двери и рявкнул: – Жаровня! Морон лыров, шаг туда – шаг сюда! – он с силой толкнул Алёху к двери и отпустил.
Алёха побежал, конечно. Ухо горело, словно обожжённое, и было страшно и обидно: он же сделал всё точно как ему сказали! Застелил постель! Жаровня-то при чём? И где вообще её берут? И, главное, что мужик собирается с ней делать? Совершенно точно – не жрать готовить, хотя от него всего можно было ожидать.
Шмыгнув носом от обиды, Алёха спустился вниз, потирая ухо и надеясь отыскать того самого Тобеша. Но его не было – значит, правда пошёл лошадок распаковывать. Верней, стреноживать. Или как это называется-то?!
Выходить наружу было неприятно, но пришлось, и Алёха, ёжась от холодного дождя и ветра, побежал к видневшемуся в уже сгустившейся темноте сараю, гадая, когда же, наконец, его морок кончится. Что-то он излишне затянулся – сколько уже времени прошло? Может, его уже нашли, отвезли в больницу, и теперь он в коме? И сколько лет он так теперь пролежит, да еще и с этими ролевыми глюками?
Внутри сарая воняло. Дерьмом и ещё чем-то незнакомым, но не менее отвратным. Да так сильно, что Алёху едва не стошнило. Он было зажал себе нос и взялся дышать ртом, но стало только хуже: запах никуда не делся, но теперь казалось, что он это дерьмо ест. Пришлось рот закрыть и разжать пальцы – и, щурясь от буквально выедающего глаза запаха, пойти на шум и тихие голоса. Сарай внутри был разделён на маленькие деревянные загончики, выходящие в нечто вроде коридора, и в одном из них виднелся свет – там и обнаружились Тобеш и тот, кто предлагал Алёхе помощь за пол-арга. Лошадник. Они оба возились с лошадьми, с которых уже были сняты сёдла. Куда они их, кстати, дели?
«А ведь завтра надо будет их надеть», – вдруг подумал Алёха. И сам же возмутился. Какое «завтра»?! Завтра он очнется дома – или, может быть, в больнице. В больнице даже лучше: не придётся диплом делать… верней, придётся, но потом. Может, они ему какую справку выпишут… Хотя точно выпишут, стоит только на него взглянуть, сразу станет понятно – головой ударился.
– Извините, – сказал Алёха, подходя поближе. – Можно мне жаровню?
– Чего? – переспросил Тобеш, обернувшись, но продолжая чесать какой-то непонятной штукой лошадиный бок. Зачем его чесать, Алёха не понял: там же шерсть короткая!
– Жаровню, – повторил Алёха, чувствуя себя ужасно глупо.
– Возьми где обычно, – Тобеш махнул рукой и отвернулся, и Алёха запаниковал. Где «обычно»? Они что, знакомы?
Глава четвертая
– Ну, что стоишь? – раздражённо буркнул Тобеш, и в этот момент снаружи послышалось громкое:
– Эй! Есть кто?
Тобеш с сожалением поглядел на лошадей и Лошадника, сунул ему ту штуку, которой скрёб бок лошади и, махнув рукой, пошёл к дверям сарая, зычно крикнув:
– Есть, пока не померли!
Лошадник, даже не поглядев на Алёху, тут же принялся скрести лошадь, и Алёха остро вспомнил вдруг, как, когда ему было лет восемь или девять, они переехали, и он в середине учебного года пошёл в новую школу в третий класс. В первый день учительница его встретила и проводила, а на следующий день он до класса добирался уже один, а когда вошёл – растерялся, увидев, что на его привычном месте, на третьей парте у окна, сидит какая-то девочка. Потом сообразил, конечно, что там он сидел в старой школе, а вот куда его посадили тут – забыл. И так и стоял возле дверей, глядя на незнакомых детей, совершенно не обращающих на него внимания. Потом, конечно, пришла учительница и указала ему на вторую парту в среднем ряду, но то ощущение ненужности и неуместности потом долго Алёху преследовало. Со временем оно всё-таки забылось, а вот теперь вернулось.
А что, если это всё взаправду? Если это не галлюцинация не сон, не бред? Если он взаправду здесь? Как в фильмах? Если он тут навсегда?
А ведь это настоящее средневековье, судя по всему. То самое – грязное, вонючее, немытое. И тёмное. И, наверное, здесь ведьм жгут. И не знают, что такое мыло. И антибиотики. И… и…
Что ещё он знает о средневековье? Там была чума. Холера и дизентерия. Ещё что-то было… оспа. Грязь была везде. Грязища! Этого он, кстати, уже нагляделся. И вонища, в городах особенно, потому что там не было канализации, и все нечистоты просто выплёскивали через окно на улицу.
Как любой студент юрфака, Алёха учил историю государства и права. Что российскую, что зарубежную. И как практически любой студент юрфака, Алёха напрочь забыл эти две дисциплины сразу после сдачи экзаменов, поэтому с трудом вспоминал хоть какие-то факты.
Крепостное право было. Голод. И крестовые походы. Все ходили в церковь и молились, и был Домострой. Но это на Руси, а тут не Русь, наверно? Или Русь? Да, Русь, конечно: тут же говорят на русском, раз он понимает всё. Английский бы Алёха опознал, а раз он говорит и понимает, не задумываясь, значит, это русский. Это было хорошо, наверное… только не помогало. Что там было-то ещё? Монголы были, но вроде бы раньше. И турки. Турки позже? А потом Америку открыли, и, кажется, средневековье на этом и кончилось. Значит, нужно тут аккуратно узнать, открыли ли уже Америку, и тогда будет точно ясно, средневековье это или нет.
Здесь все были безграмотными и считали, что Земля плоская. И пахали с утра до ночи – если не дворяне, конечно. Их и казнили пачками – не дворян, а остальных. За всё. И руки отрубали. Ещё носы резали и уши. Хуже всего было женщинам: они вообще не были людьми… ну, кроме всяких там цариц и королев, хотя – и тут Алёха почему-то вспомнил какого-то английского Генриха с кучей жен – королевам тоже вроде бы временами приходилось не очень.
