– Хант, значит, – пробормотала я и все напрягала свой бедный обмороженный мозг, вот только ни одного воспоминания о нем не могла найти.
Я в принципе помнила только то, как брела по бесконечным ледяным просторам, стараясь делать это максимально бодро и быстро, чтобы не дать собственному телу остыть, когда температура окружающей среды опустилась настолько, что бензин в моем снегоходе просто замерз.
А ведь я это знала.
Но все равно решила рискнуть, словно призывая его к себе.
Его.
Голубоглазого медведя.
И даже сейчас все это не казалось мне бредом, хотя, наверное, очень должно было!
– Сбегаю до дома, возьму кое-какие вещи и вернусь! Не вздумай вставать! Твои проблемы с восстановлением только начинаются! Скоро онемение пройдет окончательно и тогда поднимется температура и будет очень больно! – Инира пригрозила мне пальцем, накидывая капюшон на голову, и быстро выскочила за дверь.
Я даже пикнуть не успела, что не нужно оставаться со мной, потому что на данный момент я чувствовала себя вполне сносно, хотя и верила, что дальше будет гораздо хуже.
Потому что больно было уже сейчас.
Странно, что от этой боли меня клонило в сон.
Разомлев под тяжелым одеялом и обняв двумя руками заснувшую рядом Дочу, я словно провалилась в вязкие пушистые облака сна, даже не подозревая об этом.
Я не слышала, когда вернулась Инира и как она поднялась на второй этаж ставшего моим после смерти папы домика.
Слышала только мирное уютное сопение Дочи и как мои псы посапывали, растянувшись на полу возле печи.
Этот уют обволакивал.
Он успокаивал и поселял в душе полный покой.
Вот только боль усиливалась…
Она постепенно росла во мне тонкими колючими отголосками, пробираясь в каждую расслабленную от тепла мышцу, словно ядовитый плющ, который пускал свои побеги по всему телу, опоясывая волнами нестерпимого жара.
В какой-то момент мне стало казаться, что я просто куда-то падаю, даже если осознавала, что лежу в своей кровати, а рядом сопит моя большая пушистая Доча.
Я понимала даже то, что теперь у меня поднялась температура, оттого стало настолько адски жарко, не понимала только одного – буду ли я жить. Потому что мои силы просто утекали куда-то через кровать. Вниз. К ледяной земле, толщу которой никогда не прогревало Солнце со дня сотворения Земли.
Я вдруг стала настолько тяжелой, что мне казалось, будто грудная клетка давит на легкие и не дает мне дышать.
И не было сил, чтобы позвать на помощь Иниру.
Не было сил, чтобы просто раскрыть глаза, потому что ресницы вдруг стали тяжелее, а веки будто приросли друг к другу.
Жуткое, непередаваемое чувство полной беспомощности, когда не было силы, чтобы тихо плакать.
В какой-то момент я подумала даже, что меня парализовало, и этот страх сковал еще сильнее, заставляя меня отчаянно сопротивляться. Но лишь внутри. Кричать, вопить, звать на помощь, пока мои губы оставались обездвиженными.
Только на теле выступил холодный липкий пот, и я дернулась всем существом от неожиданного прикосновения к себе.
Прикосновения пальцев к своему лицу.
Сначала ко лбу.
Затем к щекам… и губам.
Словно кто-то неторопливо очерчивал все контуры моего лица, пользуясь тем, что я не в состоянии увидеть и сопротивляться.
Прикосновения были такими теплыми. Чувственными. Неторопливыми.
Словно тот, кто делал это, искренне наслаждался ими.
И это точно была не Инира!
Ей бы подобное не пришло в голову даже в самом страшном сне!
Все, что я ощущала, – это тепло руки, касающейся меня, а еще необычный аромат.
Морозный и терпкий.
Если бы меня попросили описать его, то едва ли я бы смогла сделать это. Настолько он был не похож ни на один из ароматов, которых я смогла ощутить за всю свою жизнь в тридцать лет.
Но он нравился мне.
Он был словно сама Арктика с той частичкой теплого дома, в котором навсегда осталось мое сердце.
Я вся замерла, только покрылась мурашками от этих невесомых неторопливых прикосновений, а когда они прекратились, то отчего-то напряглась.
Палец словно напоследок коснулся моих губ, приоткрывая их, отчего я ощутила аромат на чувствительном языке, вбирая его в себя осторожно и опасливо, даже если он мне определенно нравился. А потом поняла, что мне в рот что-то капает.
Не лекарство.
По крайней мере, это «что-то» не отдавало рыбьим жиром и очень жирным оленьим молоком.
Но было такое же густое по консистенции. Определенно не вода.
Я бы сказала, что это был этот самый аромат, облаченный в нектар, но понять, чем же меня поили, так и не смогла.
Странный вкус. Не противный.
Но и не похожий ни на что другое.
Может, стоило начать сопротивляться?
Странно, что я больше не боялась.
Смирно лежала и не пыталась остановить это все, хотя в мысли лезло всякое.
В том числе и про отравление.
Успокаивало только то, что врагов среди инуитов у меня все-таки не было.
Да и потом, шаман называл меня дочкой, и всем сразу дал понять, что я под его личной защитой, может, поэтому меня и приняли так легко и никогда не ставили в укор, что я была совсем не эскимоской.
– …не уходи, – едва смогла прошептать я одними губами, когда поняла, что мой ночной посетитель отдалился от меня, не сказав ни единого слова.
Не знаю, увидел ли он.
Но скоро я почувствовала, что осталась одна, перестав ощущать и этот необычный аромат рядом.
Значит, ушел.
И словно вместе с ним ушла боль, которая терзала меня и не давала покоя, утягивая из забвения сна в это странное состояние, схожее с бредом.
Постепенно тело расслаблялось и снова наливалось теплом, а не палящим жаром.
И я уснула.
Так крепко, как не спала уже много лет до этого.
2 глава
Когда наступает полярная ночь, сложнее всего, проснувшись, понять, который час хотя бы приблизительно, потому что всегда темно и сумрачно, а оттого хочется спать большую часть дня.
Но я подскочила на кровати, распахнув глаза и задохнувшись от того, как колотилось сердце.
Ночью рядом со мной кто-то был!
И от этой мысли меня кидало то в жар, то в холод!
Хотя стоило признаться, что чем бы меня ни напоили, чувствовала я себя сейчас гораздо лучше, чем накануне ночью.
Вкус этого лекарства я все еще ощущала на языке, а значит, и показаться мне явно не могло!
Когда я вскочила с кровати на свои нетвердые ноги, то Доча сонно приоткрыла глаза и зевнула, но, несмотря на не отпускающий сон, преданно встала вслед за мной, уткнувшись мордой мне в спину, и шумно выдохнула.
А я с благодарностью уцепилась за нее, потому что слабость все-таки осталась и она была ужасна.
В какой-то момент я не была уверена в том, что смогу дойти до дверей, не завалившись по дороге на пол, откуда уже точно не поднимусь без посторонней помощи.
Осмотрев быстро первый этаж, я не нашла никаких следов присутствия чужака, кем бы он ни был.
Все стояло на своих местах, и на первый взгляд ничего не пропало.
Но сомнений в том, что он приходил, у меня не было!
Слишком отчетливо я помнила его запах и вкус того, чем он меня напоил.
Может, остались следы на улице?
Ведь не по воздуху же он передвигался!
Я держалась одной рукой за медведицу, когда натягивала на себя пуховик с капюшоном и свои любимые «дутые» сапоги, толкнув вперед тяжелую дверь, и тут же задохнулась на секунду от холода полярного утра, когда солнце показывалось всего на несколько часов за сутки, но не грело и светило едва-едва.
Именно на восходе температура опускалась ниже всего, отчего этот ледяной мир окутывала белесая дымка, а вековой лед в самом прямом смысле начинал трещать.
Но, несмотря на жуткий холод, я была твердо намерена отыскать присутствие чужака в моем доме, ощущая при этом странные чувства – не панику.
Не страх.
А волнение и странный внутренний трепет.
