кадром, мгновение за мгновением.
Он узнал её почти сразу. В голове рассчитывались вероятности, маска привычно фиксировала каждое действие, а та частичка разума, в которой отчего-то было преступно много от человека, отчаянно паниковала. Как её не убить, не вызвав вопросов аналитической комиссии? Или, как минимум, слишком серьёзных вопросов?
Он просчитывал одну вероятность за другой, отбрасывая их. Вирт отметил чрезмерное учащение сердечного ритма, и Танатос только усилием воли смог его подавить.
К счастью, выход нашёлся: Танатос переключился на более приоритетную цель и знал, что сможет это обосновать.
Пока что.
— …каждый гвадский пилот — ваш персональный враг, угроза миропорядку. Задача патриотов Альдо — найти каждого из них и уничтожить без жалости…
Танатос позволил себе на миг прикрыть глаза.
-
Сумей спрятаться, Ли.
Умоляю. Видишь, до чего я готов опуститься? Я готов умолять.
Спрячься, отступи, спасай свою жизнь. Это ведь разумно, особенно когда дело доходит до таких, как они... как мы. Я ничего не могу сделать, но ты можешь убежать. Это ведь человеческий инстинкт. Ты всегда так любила жизнь, а значит...
Убегай, спрячься.
Тогда я сделаю вид, что не вижу тебя. Я изо всех сил постараюсь тебя не найти
— Нам некуда бежать, — сказала Ли спокойно, — и отступать тоже некуда. Это тот факт, который нужно просто принять. Мы, бойцы космического флота Гвады, исполним свой долг, каким бы он ни был.
— Хрень собачья! Почему умирать должны мы?! — Ив был зол. Но это, конечно, напускное: страх и беспомощность заставляют людей думать, будто они злятся. Это просто норма. Особенно в таких обстоятельствах. А Ив… Ив очень молод. Двадцать два — разве это возраст, по каким угодно меркам? Ему бы по свиданиям бегать, в вирт-игры резаться и сдавать экзамены в институте. Но он здесь, сейчас… Проклятые, несправедливые времена, в которые им выпало жить. И с этим уже ничего не поделаешь.
Мальчишка зарывался. И нарывался. Но Ли не спешила отправлять его в карцер или наказывать, не хотела спешить с этим.
Они все устали. Такое время.
— Боюсь, вопрос “почему” уже не релевантен, — сказала она спокойно. — Так случилось, Ив. Мы здесь и сейчас. Никто не хочет умирать, что всего лишь нормально. Но у нас вопрос стоит очень просто: кто-то должен попробовать прикрыть отход оставшихся сил. Выбор пал на нас, потому что такова военная целесообразность. Точка.
— Знаете, где я видел такую целесообразность?!
— Ив, ты переходишь границы.
— Мне уже плевать! Мне там умирать!..
— Если тебя это утешит, то мне тоже. И я буду прямо перед тобой, вести крыло в атаку и делать всё, чтобы спасти как можно больше наших. Если тебе этого мало… что же, значит, ты неправильно выбрал себе судьбу. Или ты не сам записался в добровольцы?..
Лиана примерно представляла себе этот процесс, впрочем. Как ни крути, военные агитки всегда имели мало общего с действительностью; это, можно сказать, правило на века.
— Они засунули нас сюда и хотят использовать, как пушечное мясо! Это несправедливо!
— Война вообще не про справедливость. Как и жизнь в целом, — отрезала Ли. — К сожалению, возможно, но это не то, что мы можем изменить. Так что — отставить разговоры! Возьмите себя в руки, пилот Ив. Подготовь машину к вылету, напиши письмо для матери, прочисти мысли. Просто помни: у нас есть важная работа, которую мы должны сделать хорошо. У нас за спиной наши товарищи, которых надо спасти, и вся Гвада, которой угрожает катастрофа. У нас приказ. Ты сможешь отступить сейчас? Сможешь это всё предать? Обдумай ответ, обдумай внимательно, и реши для себя, кто ты. Реши, чего стоит или не стоит твоя жизнь. И пойми для себя, сможешь ли ты лететь. Мне не нужны на этом задании чужие сомнения и метания. Мне нужны люди, которые понимают свою ответственность и сделают свою работу. Сделают хорошо, несмотря ни на что. Я ясно выражаюсь?
Он молчал, смотрел, тяжело дыша. Ли видела, как злость сменяется более честными и уместными эмоциями: горечью, беспомощностью, страхом и болью.
— Я ясно выражаюсь? — повторила она громче.
Бросив что-то сквозь стиснутые зубы, он шагнул прочь.
— Да, капитан, — напомнила Ли стальным тоном.
Он застыл.
— Да, капитан, — всё же повторил он.
— Свободен.
Ли мрачно проследила, как парень уходит, и скосила глаза на старпома. Тот с умеренной достоверностью изображал всё это время дрёму.
— Скажи уже это, — предложила она устало.
— Что именно сказать-то? Ты уточняй, кэп. Мы — народ подневольный, копаем… в смысле, летаем отсюда и до обеда.
— Джексон.
— Да-да?
— Кончай паясничать. Признаем честно: я не гожусь в капитаны.
Он хмыкнул и посмотрел на неё с едва уловимой насмешкой.
— Вот потому-то я и спросил, сечёшь, кэп? Чтобы знать, какой ответ правильный.
— Капитаном должен был быть ты.
— Не-а, — усмехнулся он. — И мы оба знаем, почему. Я им там, наверху, не нравлюсь. И оно, может, правильно. Потому что я много вопросов задаю слишком. Спрашиваю, например, на кой ляд мы вообще в эту заваруху влезли, встряли между Земным Союзом и Альдо, да ещё и так тупо, что хоть плачь. Почему слили всех офицеров в первые месяцы, и теперь приходится работать с нестреляными сопляками вроде этого Ива. И где были — и остаются — мозги у нашего командования… Я задаю вопросы без ответов. А ты вот прекрасно понимаешь, что их нет смысла задавать. Потому-то ты капитан. И капитан хороший, без дураков.
— Я вот даже не поняла, похвалил ты меня или нет.
— А хрен его знает, — вздохнул старпом. — По мне — таки похвалил. Ты правду этому парню сказала: нам никто ответов не даст. Потом, может быть, над нашими пустыми могилами прочитают какую-нибудь красивую речь… или обругают, как вариант, если альданские мутанты победят и такая будет повесточка. И это наша работа, кстати, это то, что мы понимаем: чтобы над нашими могилами всё же наши чего-то там читали. А что уж это будет — дело десятое… Но, как бы ни повернулось, потом нам придумают и ответы, и смысл — заочно. И не спросят, кем на самом деле мы были. А сейчас у нас вариантов нет, мы должны работу свою делать. Стоять за своё и
